Дети Солнца (СИ)

— Да, наша, — сказал Ларций. — Ты понимаешь, да? Плотские игры меня не интересуют, но ваш случай любопытен. Ничто так не возбуждает, как сердечное взаимодействие. Но связываться с кем-то… Ты, с твоим неудачным опытом, должен меня понимать. Есть техники, позволяющие прикоснуться к чужой душе без связи. Это, конечно, всего лишь суррогат … Ладно, давай подумаем, что нам сделать, чтобы получить Уирку. Я знаю, у тебя есть зацепки среди вояк. Получится своими силами ее скомпрометировать? Она и так под подозрением: связалась в военное время с либертином. Нужно, чтобы ее выгнали со службы. Или сама ушла. Чтобы ей некуда было деваться, ясно?

— Ясно, — откликнулся Флавий. Голос у него совсем сел. — С этим, думаю, будут проблемы. Моларис вряд ли позволит…

— Вот насчет этого ты не прав. Я наводил справки: Моларис будет рад избавиться от обузы. Куда пойдет Уирка, если военные ее выбросят?

— Вряд ли ко мне.

— Думаешь? А надо, чтобы пришла. Сделаем вот что: ты ее выцепишь и подержишь у себя. А я позабочусь о том, чтобы Моларис перестал ждать ее возвращения. С нашей Уиркой ты ничего не добьешься, не превратив ее в труп.

— Труп, — повторил Флавий. — Кукла.

Ларций скривил мягкий рот, словно увидел что-то очень некрасивое.

— Естественно, в социальном смысле. А в прямом — никакой боли, никакого унижения. Ограничение свободы, притормаживание воли — да. Но только потому, что она сейчас сама для себя опасна. По-хорошему, всё это должно было сделать для нее начальство. Терапия. Когда ты наконец поверишь, что я не хочу тебе зла?

— Ты хочешь моего нексума, — сказал Флавий, нервно прищелкнув пальцами.

— Нет. Ты ничего не понял. Впрочем, на что я надеялся? На адекватность там, где дело касается нексумных отношений? Мне не нужна твоя Уирка. То есть не так, как она нужна тебе. А, долго рассказывать. Ладно. Давай сначала вытащим тебя из-под опеки, а потом поговорим о твоих сердечных делах.

***

— Теперь я вижу, ты действительно устал, — сказала Рената тем же вечером, когда Флавий явился к ней за утешением. — Может, тебе надо побыть одному?

— Не надо, — сказал он, прижимая ее к себе.

Конечно, ее присутствие не могло избавить от приступа, приближение которого он чувствовал. Что-то давно их не было, приступов, с прошлой, скогарской, весны. Флавий даже думал, что совсем исцелился. С Ренатой под боком не так страшно дожидаться, когда накроет. Флавий улегся на застеленную кровать, а она присела рядом. Гладила его кончиками пальцев по голове, по плечам — и тихонько говорила:

— Знаешь, я очень счастлива теперь. Что бы там дальше ни было — я счастлива. Ты наконец-то встаешь на ноги. Я… я горжусь тобой.

— Не надо! — взмолился Флавий. — Пожалуйста!

— Ну что ты! Ты заслужил. Будет у тебя и признание, и… и всё что хочешь. Жизнь-то вон какая длинная!

— Молчи. Пожалуйста.

— Почему? Почему тебе не нравится, когда тебя хвалят? Да, были жертвы и ошибки, но самое главное — ты же смог выбраться.

— Ты думаешь, это главное?

Она наклонилась, внимательно и ласково вглядываясь в его лицо:

— Сказать, что я думаю? Я могу ночь напролет говорить о тебе. Потому что я тебя люблю и потому что о тебе стоит говорить.

Флавий рассмеялся — и сам расслышал в своем смехе визгливые истерические нотки. Рената, как ни была толстокожа, тоже поняла. Лучистые глаза потемнели, губы сжались в нитку. Она улеглась рядом:

— Прости. Я слишком много от тебя требую. Ты еще не полностью восстановился. Обними меня.

Она быстро уснула, а Флавий спать не мог. Где-то в груди, под ребрами, отчаянно пекло. А завтра у Сегестуса назначена сложная операция. Только бы руки не дрожали. Нет, он мог работать на пределе сил, латать тела, находясь в полубессознательном состоянии, тратить на сон столько же времени, сколько уходит на пересказ шутки. Проистерившись, потыкавшись в куртку… Магды, выходил с рыбьим лицом к пациентам и работал, не отвлекаясь, четко и методично. Изредка позволял усталости выказать себя в кривой усмешке или в томном циничном замечании, что укрепляло его репутацию жестокого человека. Жестокий! Я или вам улыбнусь, или вырежу сейчас что-нибудь не то.

И главное — не расслабишься. В Скогаре он чувствовал себя полубогом, а здесь барахтался неблагонадежным подданным, со всех сторон ограниченный писаными и неписаными законами.

Что ж, скоро это изменится. Скоро он разделается и с Сегестусом, и с Ренатой, и над ним никого не будет. Кроме Ларция, конечно. Но с Ларцием они поладят.

Он прошелся по квартире: лежать было невыносимо. Незаметно для себя начал выстанывать сквозь зубы то обрывки разговора с Ренатой, то имя Магды. И Магда отозвалась.

«Кукла», — сказала Магда.

«Ну и что? Когда я был пленным, она не особенно церемонилась. Я буду с ней добрее, чем она со мной».

«Кукла, — повторила Магда. — Погреб с вином. Угощаем друзей, да?»

«Да тебе-то что? — взъярился Флавий. — Ты вообще ее должна ненавидеть: она заняла твое место».