Детонация

– Скит Великой матери примет всех. – Николай в мрачной тревоге окинул челядь взглядом. – Настоятельница знает, что делать. Монахини защитят, – и выдохнул теперь свободнее: выбрались все. Благо их и не было много – с праздника вечернего ещё из Весны не вернулись. И добавил теперь уже грозно: – Бегите.

– Батюшка… – шёпотом всхлипнул кто-то.

– Батюшка наш! – ему вторя, завыл хрипло бабий голос, да и заткнулся, вдруг оборвавшись, когда послушно и медленно качнулась, сдвинулась замершая обречённо толпа. И толкнулась синхронно к конюшням. Люди потекли прочь, всё верней поспешая.

Николай дождался, пока последняя подвода скроется за изгибом дороги, и ломано осел на треснутые ступени террасы.

Скольких же у него получится сберечь? Скольких сможет ещё очистить от проклятия? Восемнадцать человек челяди было в доме в момент удара. Почти семья. И слава Всеобщему, что только почти. Им он помочь успеет. Александра бы ещё хоть разок увидеть. Род обречён…

Невидимая обычному глазу тьма клубилась, неспешно растекалась над поместьем, отравляла уставшую землю. Безнадёжная пелена заставила пространство и старого Сневерга содрогнуться, сжала горло графа незримой рукой.

– Придите, Светлые… я… верю… Саша…

Магдалена… Откуда там Магдалена?

* * *

– Отец! – Алекс вскинулся в ледяном поту, схватившем шею и грудь. – Отец, – простонал шёпотом. Тонкий серый свет скользил в щель между простых, грубых занавесок. Мужчина соскочил осторожно с кровати, быстро порывисто оделся, скоро бросился вон из комнаты, уже на ходу застегнул рубашку.

Новостей не было неделю. Гостиница пустовала – приближались дожди. Тракт обезлюдел как раз с их приездом.

Внизу в такую рань опять никого не было. Померещилось. Не удержался, вышел на узкое тёмное крыльцо. Ещё не заморозки. Но уже скоро. Сразу за дождями.

Городок привычно собранно просыпался. Алекс вдохнул утренних сумерек и вздрогнул – дверь за спиной отворилась.

Сашенька растерянно куталась в широкую зимнюю шаль. Простоволосая. И… слава богам, не босая.

– С ума сошла, – уткнулся шёпотом в её ладошки. – Замёрзнешь.

Так и стояли, обнявшись, в немом, тающем сумраке. Держа надежду. Туча на юге истаяла позавчера.

И они, конечно, ждали. Не получалось не ждать. Верили. Должны были верить. И шёпотом, тайком оба говорили: «Слава богу…»

Свет, уже уверенный, но пока тусклый, наполнял улицу, капал между лысых, обсыпанных лишайником ветвей старых яблонь.

– Идём? – спросил шёпотом в её волосы.

– Идём, – согласилась ему в плечо. Чтобы опять не двинуться с места.

Уходить не хотелось. Всё ждали чего-то. Дождались.

Загудели рядом голубиные крылья. Они увидели её вместе – белая горлица опустилась совсем рядом на перильца крыльца.

Сашеньку чуть повело, она сдавленно охнула.

– Неужели никто? – всхлипнула шёпотом, дрожа.

– Это ничего не значит, – прижал её сильнее к себе. – Перестать ждать мы не в праве. Идём! – потребовал сдержанно и строго. – Холодно, – и закусил больно губы, чтобы только не выдать, не показать.

Этим утром он надел ей на палец тонкое золотое кольцо с защитным тёмным камнем.

Судьба подарила им почти четыре года. Алекс пытался взять от них всё до последней секунды, до самого тонкого луча света, до невесомого касания, шелеста дыхания и всегда, каждое мгновение, неизменно был со своими девочками рядом.

Мари была невероятной копией их обоих – удивительно и филигранно взяла лучшее от матери и отца. И, безусловно, сумасшедше обоими любима. Сашенька, замирая, видела в ней черты Алекса и, умиляясь счастливо, с улыбкой прятала увлажнившиеся глаза, укладывая малышку спать. Но растила девочку строго, без привычной провинциальной инфантильности.