Детский мир

– Мёртвые не испытывают боли, дура! – прокаркала Полина Ивановна, а я вдруг поняла, почему её боятся почти все в Корпусе. – Я сказала, бросай её вниз, или катитесь обе отсюда!

Не говоря ни слова, я сделала шаг вперед, остановилась у люка, даже не пытаясь рассмотреть, что скрывает в себе темнота, и столкнула бездыханное Лёшкино тело в подполье.

– А теперь уходи, – Полина Ивановна стояла всё там же, у двери, и не смотрела в мою сторону.

– Тётя Поля, я ничего…

– Уходи. И не говори ничего там. Сделаю, что могу. Ну?

Я проглотила обиду и ненужные сейчас слова, тихо вышла из вагончика и остановилась, не зная, куда теперь идти и что делать. В траве у крыльца лежал Лёшкин розовый наладонник. Видимо, выпал, когда я затаскивала девчонку на ступеньки. Подняла его и засунула в карман, думая о том, что надо бы вернуться в лес и осмотреться там. Мало ли, что я ещё могла потерять. Или найти.

«Сделаю, что смогу», – сказала Полина Ивановна. Разве можно что-то сделать, если смерть уже случилась? Как теперь жить? Как жить с этим гложущим чувством вины? Как дышать, зная, что твоё равнодушие привело к такому? Ведь всё же можно было исправить! Ведь можно же было не допустить этого!

В кармане пискнул Лёшкин наладонник, и я автоматически достала его, чтобы прочитать сообщение.

Писала Берёза, спрашивала, придёт ли Нюня к ним, как они договаривались.

Она не придёт. Ни сегодня, ни завтра, вообще никогда. Она умерла. Я провела пальцем по экрану, чтобы написать ответ, но по ошибке нажала на кнопку «Полученные сообщения». Их было много. Больше тысячи, если верить маленькой букве К, стоявшей рядом с цифрой 150. Я ткнула в предпоследнее, и в следующее мгновение мой желудок скрутило от рвотных спазмов, а рот наполнил омерзительный желчный вкус.

Глава 10

Сломанный телефон

Участники игры располагаются цепочкой, один за другим. Ведущий тихим голосом, так, чтобы не было слышно остальным, произносит на ухо первому участнику заранее заготовленную короткую фразу или труднопроизносимое слово. Первый участник должен так же тихо повторить сказанное на ухо второму, тот – третьему и так далее, до конца цепочки. Повторять и переспрашивать нельзя. Последний участник громко произносит то, что он услышал, после чего ведущий громко зачитывает с бумаги то, что было им сказано первому участнику. Как правило, при достаточной длине цепочки и необычной, труднопроизносимой фразе, выбранной ведущим, на выходе цепочки получается совсем не то, что было на входе. Далее, если это требуется, участники могут обсудить результаты, сказать, что каждый из них услышал и выяснить, где произошли искажения.

«Не придёшь – я обо всём расскажу Ёлке». Короткое сообщение, которое перевернуло мой мир с ног на голову.

Я сама во всём виновата. Острая горечь вины перебивала даже вкус желчи во рту. Всё же было так очевидно, почему же я не заметила все пугающие признаки раньше, когда ещё можно было всё исправить?

«Не придёшь – я обо всём расскажу Ёлке».

И то, как Лёшка смотрела на него, и то, как затихала в его присутствии, как плакала, как пропадала вдруг неизвестно куда. Я думала, это было влюблённостью и смущением, а это был самый банальный стыд.

«Не придёшь – я обо всём расскажу Ёлке».

Ей было стыдно за то, что она делала. Десять минут в компании чужого наладонника рассказали мне печальную историю любви и предательства. Влюблённая Лёшка следила за мной и доносила о каждом моём шаге. Не знаю, с чего всё началось, но закончилось печально.

«Не придёшь – я обо всём расскажу Ёлке».

А я? Что сделала я, чтобы помочь той, которую назвала своей сестрой? Я была преступно равнодушна. Я эгоистично занималась только собой, своими проблемами, своими страхами, своими чувствами.

И даже в последний момент, увидев её там, в лесу, я не бросилась искать виновника, я малодушно подумала, что Лёшка сделала это с собой сама. И я бы продолжила так думать и дальше, если бы не случайность и моё неумение пользоваться наладонником.

«Не придёшь – я обо всём расскажу Ёлке», – писалось в сообщении. Но самым ужасным был даже не текст, а то, от кого этот текст пришёл.