Детство без Интернета

Революцию он принял сразу и опять же воевал там же, где и в мировую войну. Был ранен и в 19ом году, после выздоровления направили в органы ЧК. Вот тут он на первом задании, проявив себя, и был награждён пистолетом.

А дело было так. Как он мне сам рассказывал. Тогда же богатых из их домов выселяли, а туда селили семьи рабочих. Вот и стоял на одной из центральных улиц города здоровенный особняк одного миллионщика. Сам-то он слинял за границу и одно время здание просто пустовало. И решили туда для начала заселить две многодетные семьи рабочих. Заселили, вроде бы всё нормально, но проходит неделя и утром их всех обнаруживают мёртвыми. Всех. Что самое интересное, нет признаков насильственной смерти, только гримасы ужаса на лице. Уж как там — проводили вскрытие или каким другим способом определили причину смерти, но определили — как разрыв сердца. Что в те времена? Ну, умерли, ну — разрыв сердца. Причину разрыва сердца с ходу не определили, похоронили и забыли. Тогда других проблем хватало. Через месяц, при очередном этапе расселения снова вспомнили о пустующем особняке и снова заселили две семьи рабочих, но стали приглядывать за ними. Прошла неделя — ничего. Вторая — тоже всё нормально. Люди живут, радуются новому жилищу. Ну, живут и пусть живут. И ослабили контроль, а неделю спустя — находят их утром и все вновь мёртвые и опять от разрыва сердца. Вот тут и насторожились все в ЧК. Тем более, что случайно заметили совпадение — оба случая массовых смертей происходили в полнолуние. А тут дед поступает на службу и дают ему это задание. Разберись, мол… Тебя испугать сложно — прошёл две войны….

За неделю до полнолуния деда поселяют в особняк. Типа рабочий, и распространили слух по округе, что через три недели вообще заселят весь особняк рабочими семьями.

Дед, как положено, с утра уходит на работу, якобы на завод. Вечером приходит, готовит еду, шастает по дому и двору, изображая занятие домашними делами, а как настаёт ночь он, с наганом в руке, садится в углу самого большого помещения, через которое он мог контролировать большую часть особняка и ждал. Ждал не понятно чего и просидел в углу целую неделю, не смыкая глаз, и ничего не происходило. И вот в конце второй недели, как раз в полнолуние, да в двенадцать часов ночи, а он уже от усталости стал кемарить потихоньку в своих ночных бдениях, очнулся от неясного шума, который постепенно приближался к большой комнате. Сначала стал различать единый топот, потом монотонное и заунывное пение, замогильными голосами, которое по мере приближения становилось всё чётче и чётче.

— Идём несём…. Идём несём…. Идём несём…., — дед, услышав неживые голоса, почувствовав как на голове от подступающего ужаса и страха зашевелились волосы. Он ещё крепче сжал рукоятку нагана, взвёл курок и нацелился в проём дверей. А надо сказать, сидел он в темноте, и комнату освещал лишь яркий лунный свет, льющийся призрачными снопами через окна. И вот сначала появляются блики жёлтого, колеблющегося света от множества свечей и в комнату, через широкие, двухстворчатые двери входит мужик в покойничном саване с десяти свечным шандалом в руке. Взгляд неподвижный, пялящийся в никуда и что-то жутко загробное тянет на одной ноте. Дед в ступоре вжался в угол и только стволом нагана ведёт странную фигуру. А тот обошёл с монотонным пением по периметру комнаты, совершенно не обращая внимания на замершего в углу человека, и водрузил шандал на громадный стол, стоявший по середине зала и затянул уже явно нечеловеческую тарабарщину. Как только это произошло, в широком дверном проёме возникла как из воздуха целая процессия из шести здоровых мужиков с мёртвыми лицами, тусклыми глазами в белых саванах, несущих большой и богатый гроб, в котором лежал убранный покойник с горящей свечой в мёртвых пальцах. Они мерно прошествовали также по периметру комнаты, заунывно взвывая: — Идём несём…, Идём несём…, Идём несём, — совершенно не обращая внимания и не видя, находящегося в углу в полуобморочном состоянии деда.

Осторожно поставили гроб с покойником на стол, встали лицом к гробу и, делая таинственные пасы над гробом, затянули молитву, смысл которой был — Восстань из гроба….

— Для чего восстать? — Дед от этой мистики и страха уже ничего не соображал, а готовился к самой смерти, до которой ему осталось уже чуть-чуть. Сердце внутри груди бухало, а на своём лице он ощущал ту же гримасу ужаса и страха, что и у умерших рабочих. Он бы наверно и умер, но умереть как раз не давало ощущения оружия в руке, эта последняя ниточка, соломинка, которая держала его на поверхности жизни, где он даже не барахтался, а просто ждал конца… Конца всего.

Между тем взвывания и вопли мёртвых мужиков возымели должное действие и покойник стал медленно подыматься из гроба. Волосы у деда на голове от этого ужаса совсем выпрямились стоймя, да и по всему телу тоже…