Детство и общество

Только раз в году, когда идет лосось, об этих избеганиях на время забывают. Тогда, соблюдая сложный церемониал, строится прочная запруда, преграждающая путь лососю вверх по реке и позволяющая индейцам заготовить богатые запасы рыбы на зиму. Строительство этой запруды — «крупнейшая техническая затея, предпринимаемая индейцами юрок, или, коли на то пошло, калифорнийскими индейцами вообще, и к тому же — настоящее коллективное занятие» (А. Крёбер). После десяти дней коллективного лова рыбы на берегах реки начинается веселье и разгул сексуальной свободы, напоминающие древние языческие праздники в Европе и аналогичные вольности сиу перед танцем Солнца. Церемония, венчающая сооружение запруды для лова рыбы, есть не что иное, как двойник танца Солнца у сиу. Она начинается грандиозной массовой инсценировкой сотворения мира и содержит живые картины, воспроизводящие прогресс этоса юрок от вольницы к строго очерченному объединению. Оно в конечном счете становится законом и вновь обретенной гарантией непрерывного снабжения со стороны сверхъестественных «поставщиков».

К этим церемониям мы вернемся, когда установим связь между ними и младенчеством индейцев юрок. Сказанного, вероятно, достаточно, чтобы показать: по размерам и структуре мир юрок был весьма не похож на мир сиу или, точнее, был почти полной его противоположностью.

И какие же они разные люди, даже сегодня! После встреч с апатичными хозяевами прерий, прибыв в почти недосягаемую деревню юрок, испытываешь облегчение, смешанное с потрясением от того, что с тобой обращаются как с непрошеным представителем белого меньшинства: велят идти и жить со свиньями.

В низовьях Кламата есть несколько поселений индейцев юрок. Самое крупное из них и самое позднее (со времен золотой лихорадки) — это объединение ряда очень старых поселений. До него, расположенного на солнечном, расчищенном от леса участке, можно добраться только на моторной лодке со стороны побережья или по темным опасным тропам. Решив провести здесь несколько недель, чтобы собрать и проверить сведения о детстве юрок, я сразу же натолкнулся на «подозрительный характер, способный оказать сопротивление», который присущ, по-видимому, индейцам юрок как группе. По счастливой случайности я уже сошелся и работал с несколькими индейцами этого племени, живущими в дельте Кламата. Да и Крёбер подготовил меня к восприятию таких черт характера юрок, как скупость, подозрительность и раздражительность. Поэтому мне удалось удержаться от выражения претензий к их поведению, или, что действительно важно, не дать себя обескуражить. Итак, я поселился в заброшенном лагере у реки в надежде разузнать, что мешало нашему сближению. Оказалось, что на побережье океана я останавливался у смертельных врагов одной влиятельной семьи, живущей выше по реке, и питался у них же. Их длительная вражда началась в восьмидесятые годы прошлого века. Кроме того, эта изолированная община, по-видимому, не могла поверить в мои научные цели. Жители деревни воспринимали меня как агента, приехавшего для проведения расследования по таким делам, как споры о земельной собственности, вызванные обсуждением Акта Говарда-Уилера. Согласно старинным картам, существующим только в памяти народа, земля юрок — это картинка-головоломка, состоящая из общинных земель, земель с общим владением и частной земельной собственности. Сопротивление Акту Говарда-Уилера, запрещавшему индейцам продавать свои земли «неиндейцам», приняло форму споров о том, на что каждый индеец племени юрок мог претендовать и что он мог продать, если Акт будет отменен. Вероятно, в связи с этим жители деревни приписывали мне в качестве одной из моих секретных миссий намерение обманным путем установить права земельной собственности членов общины, что не удалось сделать государственным чиновникам. Вдобавок, смертельная болезнь молодого шейкера[7] и визит высокопоставленного шейкера с севера обострили религиозные проблемы. Шумные моления и танцы наполнили ночной воздух. Против шейкеризма выступал не только государственный врач, осматривавший меня в низовьях реки, плюс те немногие, оставшиеся в живых после того, как испробовали на себе древнее искусство юрокской медицины, но и недавно прибывший в общину миссионер. Он принадлежал к адвентистам седьмого дня и был единственным, помимо меня, белым в этой общине. Любезно раскланиваясь со мной, миссионер, впрочем, не скрывал, что осуждает мое курение, чем дополнительно компрометировал меня в глазах туземцев. Потребовался не один день одинокого ожидания, прежде чем я смог обсудить с некоторыми индейцами их подозрения и найти респондентов, которые дали мне дополнительные сведения, проясняющие общие черты традиционного детства юрок. Но как только конкретный индеец узнает, что ты друг, он теряет свою основанную на давней традиции подозрительность и становится информантом, который держится с большим достоинством.