Девиация. Часть первая «Майя»

– Но тут такой конфуз, – продолжил. – Твоя девушка, э…

– Майя.

– Да, Майя, – всё время забываю. Так вот, Майя с нею обязательно на кафедре пересечётся, или уже встречалась. Это может привести к огласке. Ну, ты понимаешь: замужняя аспирантка вечером в гостях у декана – её научного руководителя… Тем более, по документам, она поехала на конференцию во Львов. Это и мне чревато за подлог, и ей. У нас такой гадюшник!

– Я попрошу.

– Эх! Знаешь, как бабы хранят секреты. Женщина может сохранить лишь ту тайну, которой не знает, – ещё Сенека говорил.

– К Майе это не относится.

– Будем надеяться… В общем, поговори с нею, скажи: я лично просил ВСЁ сохранить в тайне. А я уж постараюсь, ну, помогать. Передай, что я – её должник.

– Передам. Думаю, она и так болтать не станет. А после вашего обещания точно никому не скажет. Можете не беспокоится.

– Договорились… Что дальше собираешься делать? – равнодушно спросил дядька.

Но я понимал, не маленький. Раз он сумел завлечь в сети эту дамочку, помешать завершить свидание, как полагается в таких случаях – предательство мужской солидарности. Мне Юрка не раз о том рассказывал: помочь мужику бабу охмурить – дело святое, богоугодное. Но какому богу – не уточнял. Видимо Амуру. Юрка в такие тонкости не вдавался.

– Посидим для приличия, а потом в общежитие отведу, – сказал я, пряча недовольные глаза. – Но вряд ли выйдет у неё переночевать.

Дядька оживился – появилась возможность спасти загубленный вечер.

– Проводи и возвращайся. Тихонечко пройдёшь в мой кабинет, я постелю на диване. Да поспи завтра подольше.

Дядькины глаза заблестели.

– Давай, Ельдарчику, по чуть, без баб-с, для закрепления тонуса, – проворковал, доставая из холодильника бутылку «Столичной».

Налил по полрюмки, разрезал яблоко.

– За осуществление мечт! – чокнулся, плеснул в себя, откидывая седеющую голову.

Хэкнул, захрустел яблоком.

– И жизнь хороша, и жить хорошо! – как писал Владимир Владимирович. Ладно, пойду, приоденусь, а ты пока колбасы и сыра нарежь, фруктов наложи да консервы открой. Всё в холодильнике.

Дядька подморгнул, вышел.

Как мало нужно для счастья, – думал я, нарезая колбасу. Но, это как сказать – мало. Дамочка шикарная! Зачем она пришла? Полюбила дядьку? Он хороший, мой дядька, весёлый. Даже симпатичный. Однако вряд ли такая краля на его весёлость повелась, на седину и мешки под глазами. Елене Сергеевне нужно СВОЙ вопрос решить – тут её красота и молодость вроде капитала, вложенного в будущее. Они с Майей одного поля ягоды. Той тоже дядька нужен, а я – как переходной мостик, соединительное звено.

Вот и получается: в свои двадцать два никому не нужен. Кроме мамы. Да ещё Ани… Был. Два года прошло, а жалею, что оттолкнул, побоялся. Кому от этого стало легче? Физичке? Учителям? Миру Евиных детей? Им безразлично. И что это за мир, который сквозь пальцы смотрит (вроде судит, но понимает – дело житейское) на визиты замужней аспирантки к профессору, на загулы педагогов по вонючим общежитиям, зато смертным грехом считает дружбу с тринадцатилетней девчонкой, до которой дотронуться страшно.

Где та грань, отделяющая любовь от греха? Если прислушаться к покойному деду, то в ЛЮБОЙ любви нет греха, а всё, что делается без любви – греховно. Но мне ли рассуждать о высоких материях? Мне ли, ночующему в объятиях пьяной шлюхи, разящей потом и шпротами. Я стал КАК ВСЕ, дозволенного не переступил. Тогда почему на душе так тошно?..

Дядька появился неожиданно, надушенный, в фирменных джинсах – прям Дон-Жуан. Помог сгрузить приготовленное на подносы. Мы пошли в гостиную, где обнаружили буколическую картину.

Дамы мирно беседовали. Елена Сергеевна доказывала несостоятельность советского планового производства, а Майя, присев на стульчике напротив, благодарно слушала. Однако чувствовалось: Елене Сергеевне не особо комфортно, как и Майе – неожиданная встреча рушила их планы, приводила в смятение.

Дядька это заметил, беззаботно закаламбурил, пригласил размещаться за столиком. Выпили за знакомство, затем – за прекрасных дам, затем ещё и ещё. После первых бокалов напряжение размякло: мир наполнился красками, дядькины анекдоты стали остроумными, а девичий смех звонким и безопасливым. Время летело незаметно. Когда часа через два дядька позвал меня на кухню, все любили друг друга непритворной любовью.

Прикрыв двери и закурив, дядька начал с главного.

– Ну, Ельдарчику, выполняй обещание. Пожалей старика.

– Угу, – кивнул я, тоже закуривая.

Уходить расхотелось. Пересыщенный вчера, казалось, на год вперёд, Демон просыпался, уютно мурлыкал, строил предположения безмозглой башкой. К тому же Майя изрядно пьяненькая, и этим можно подло воспользоваться – комнат хватает. Да хоть на кухне – разве помешаем? Передам ей дядькины слова: мол, должник, и всё такое…

– Давай, – жалостливо канючил дядька. – Вчера ты свой шанс упустил. Но у тебя всё впереди. А у меня, если в этот раз с Алёнкой не получиться – больше не придёт.

– Сейчас, докурю.

– И не забудь передать своей девушке, что я говорил, только «цыц-ц-ц!», – дядька пьяно приложил палец к губам.

– Передам, не беспокойтесь.