Девиация. Часть первая «Майя»

– По-другому у вас нельзя?

– Можно. Только это нервы, бессонные ночи. А так – надежнее. Ей в оппоненты одна язва попалась – старая дева, которая молодых аспиранток на дух не переносит. А тут, и удовольствие хорошему человеку доставила, и диссертацию гарантированно защитила. Уж я за прошлую ночь отблагодарю!

– А муж? – мукнул я с набитым ртом. Гном сразу Миросей упрекнул, затем Алевтиной Фёдоровной. Кто бы мычал!

Дядька глянул на меня, махнул рукой.

– Видел бы ты её мужа – безвольный серый баран, созданный для рогов! И с такой королевой! Единственное – он молод. Но это пройдёт.

Доели пельмени, сгрузили тарелки в мойку. Дядька налил чаю, продолжил:

– Поженились они ещё студентами, я их учил. После окончания университета его в школу распределили, а Алёнка на кафедре осталась. Мы ещё тогда подружились – уж очень ей хотелось в аспирантуру… – дядька блаженно зажмурился. – А к мужу, говорит, привыкла, жалко бросать: добрый, любит без памяти. Но, чувствую – разведётся. Лишь найдёт подходящую замену, под стать себе.

– И многие ТАК диссертации защищают?

– Порядочно. Добрая половина бабских кандидатов и докторов. Если не явно, то замуж выходят за старых пердунов со связями. Используют, а потом ждут, когда те копыта отбросят.

– Пердуны – совсем дураки? Не понимают?

– Понимают. А толку? Ты знаешь, как за сорок молодого тела хочется! Доживёшь до моих лет – узнаешь.

Дядька нахмурился, допил чай, поднялся из-за стола. Видно, больную тему затронули. Была в его жизни одна аспирантка.

– Вот такая она – правда жизни, – сказал насуплено. Открыл форточку, закурил. – Взаимовыгодный обмен полов: мы их обманываем и употребляем, а они нас обманывают и пользуются. Так было спокон веков, так будет всегда. И осуждать – не нашего ума дело. Каждый для себя решает: что можно допустить, а чего допустить нельзя ни при каких раскладах, потому как жить с этим дальше не сможешь. Лучше сразу в могилу.

Дядька затянулся, раздавил окурок в пепельнице. Сел за стол напротив меня.

– Чего нос повесил, студент? Всё будет хорошо!

– Вас послушал – жениться расхотелось.

– А ты не спеши. К девушке своей присмотрись. Как её?

– Майя.

– Постоянно забываю. Майя-Майя… Греческая богиня, мать бога Гермеса. Присмотрись к этой богине. Она девушка разумная. Такого олуха, как ты, наставит, обережёт, станет опорой, – дядька шмыгнул носом. – Но лишь до определённой поры. Понял?

Я кивнул.

– Дальше сам думай … Собирайся, подвезу к автостанции.

Забрал сумку, накинул куртку, перекрестился на маленький образок Серафима Саровского над дверями. Дядька заметил, покачал головой, но ничего не сказал. Он – атеист, посмеивается над дедом и мамой, но её подарок не запрятал, повесил над входными дверями в квартиру – чтобы оберегала от недобрых гостей.

Ехали молча. Я смотрел на замирающий в поздней осени город и думал, как люблю дядьку. Наши неприличные приключения и общая тайна ещё больше сдружили. Я им гордился.

Когда уже прощались возле автостанции, дядька обнял, прижался щекой.

– В Городке не чуди. Времена теперь смутные. Меня попрут, чувствую. Придут молодые, злые, которые моё поколение пустят под откос. Учись сам решать свои проблемы.

– Сделаю, как говорите. Не подведу.

– Надеюсь. Ну, будь, студент! – сказал дядька, легонько стукнул в плечо, повернулся и пошёл к машине.

Уже открывая дверцу, оглянулся, помахал рукой:

– Привет мамке!

– Передам!

Газонул, лихо развернулся, помчал готовиться к вечерним гостям. Я не сомневался – будет гостья. Молодая и симпатичная. С иными дядька не водиться.

Когда отъезжал на рейсовом автобусе от Киева по житомирской трассе, ещё не знал, что больше в столицу Советской Украины не вернусь.

Через месяц с небольшим она перестанет существовать. Как и Страна.

Глава восьмая

23 ноября 1991. Рейсовый автобус «Киев-Городок»

В нагретом автобусе разморило. Уютно, как в другом измерении, отделённом от нудного дождя потустороннего мира, от его забот.

Пробовал читать, как всегда в дороге, но от сумрака глаза слезились. Отложил книгу, отмежевался веками и от автобусной реальности, вошёл в свою, суверенную, размышления над которой наполняли душу Канта священным трепетом.

Однако мои размышления наполнены печалью. Во мне сплошной клубок непримиримых сущностей, редко пребывающих в согласии. Прям батальное полотно, где ни постоянства, ни чести, ни совести.

В раннем детстве, когда лишь только осознал себя частичкой мира людей, мама поучала, что каждый человек, как и я, состоит из двух частей – тела и души. Тело даёт природа через родителей, а душу вдыхает Бог. Потому своенравное тело должно слушать мудрую душу, чтобы двойственный человечек был хорошим мальчиком. После маминых поучений я баловаться не перестал, но уже мог определить: это тело шкодничает, а душа потом сожалеет и просит прощения.