Девиация. Часть вторая «Аня»

Слова журчали, переливались, исходили то восхищением, то надеждой, то гордостью за меня, осенённого Эратой. Но я знал – никакого не осенённого, а трусливого распутного сатира, который не может защитить свою любовь, даже не в силах сказать прощальные слова, спасая бедную женщину.

Я сидел на низком табурете, смотрел на Алевтину, умилялся её умилению, а сам подглядывал в проём между тумбами стола, где видел её ноги под шерстяным зимним платьем, видел бедра, обтянутые теплыми колготами, уходящими в подъюбочный сумрак, где уже никогда не буду.

Расстались тепло, обнялись на прощанье. Алевтина потянулась, отчаянно коснулась губами моей щеки, чего раньше никогда между нами не случалось. Поцеловал в ответ.

Когда уходил, уже знал, что к Пепперу не поеду. Одинокое сердце должно страдать в одиночестве, а не в Клубе себе подобных.

А ещё знал: больше в библиотеку не приду.

3-5 января 1990. Городок

Моей уверенности хватило на полчаса – пока шёл домой. В келье вернулись былые страхи: чем больше о том думал, тем явственней представлялось, что порядочные люди так не поступают. Достаточно начудил – теперь хоть уйти нужно по-человечески.

К тому же, не на Луну собрался. Рано или поздно пересечёмся на улице или в универсаме – как потом в глаза смотреть. Тем более, пятого января у неё день рождения, исполниться тридцать шесть. А Юрка, будто нарочно, привёз мне перед Новым годом в подарок свежайшее «белое» издание Анны Ахматовой, составленное из семи поэтических книг. И теперь уже окончательная капля, переполнившая чашу: Ахматова – любимая поэтесса Алевтины, которую она почти всю знает наизусть, как и я Рождественского. Порой мы состязались: кто больше прочтёт по памяти.

Уцепился за спасительную Ахматову. Решил, что пятого пойду к Алевтине, поздравлю. Она, как водиться, пригласит за стол по такому случаю. Мы выпьем, я осмелею и скажу о вынужденном расставании, сославшись на подготовку в институт. Этой придумкой и успокоился.

Четвёртое января перетерпел, а пятого нарядился, захватил подарок, бутылку кагора, купил по дороге девять хризантем и пошёл в библиотеку.

Всю дорогу вспоминал придуманные вчера поздравления, как всегда запутался. А ещё, отгоняя мерзкий страшок, всё более щемящий по мере приближения к заветному зданию, входил в образ милого друга, который идёт поздравить уважаемую (не больше!) женщину с днём рождения.

Не знаю, удался ли мой образ, но Алевтина непритворно обрадовалась, искупала лицо в хризантемах, а когда развернула обёртку на томике Ахматовой, то взвизгнула от восторга, как девочка вымечтанной кукле.

Была Алевтина в сером платье, с глубоким декольте, в котором, под золотым кулоном Козерога, проступала ложбинка меж приоткрытых грудей. Раньше этого платья не видел, как и кулона, потому догадался, что нарядилась Алевтина для меня, поскольку иных гостей, вроде, не предвиделось (сразу бы сказала, во избежание сюрпризов). К тому же была она без колгот. Ждала?

«Ждала…» – подсказал Пьеро, умилённо закатив глазки. «Ждала!» – согласился Демон, кивнув на голые колени.

Откуда знала? Мы же словом не обмолвились прошлый раз, не говорили о дне рождения.

– Я знала, что ты придёшь, – сказала Алевтина.

Подошла к бюро, положила книгу. Высвободила цветы из целлофана, поставила в вазу, наполненную водой.

Она и о цветах знала?!

– Знала, – ответила Алевтина, чем окончательно заворожила. – Женское чутьё. Но ты сначала не хотел приходить. Так?

Я кивнул, опустил глаза.

– Ничего страшного – так и должно быть. Не стоит об этом.

Алевтина взяла со стола подаренную книгу, осмотрела, даже понюхала (как я!).

– Ах! Ахматова! Всю-то ты меня знаешь, Эльдар: мысли потаённые, желания. Никто меня так не знает, как ты – ни дети, ни муж. За это тебя люблю.

Раскрыла книгу, пробежала глазами пару строчек, затем захлопнула, по памяти зачитала:

– Оба мы в страну обманную

Забрели, и горько каемся,

Но зачем улыбкой странною

И застывшей улыбаемся?..

Не размыкая губ, улыбнулась, глаза повлажнели. Тихонько, сдавленно продолжила:

– Мы хотели муки жалящей

Вместо счастья безмятежного…

Голос дрогнул. Уголки синих, как у Ани, глаз наполнились слезами. Капелька сорвалась, покатилась, оставила блеснувший от подслеповатого окна след. Затем вторая – по другой щеке.

– Дальше помнишь? – Алевтина прищурилась, сдерживая слёзы. Отложила книгу на бюро.

Я помнил, но не признался. Повертел головой.

– Не покину я товарища и беспутного и нежного… – уже всхлипывая, промолвила. Бросилась ко мне.

Охватила за шею, прижалась. Некрасиво, с подвыванием, зарыдала – маленькая, несчастная. Обнял её за плечи, погладил по голове, бессвязно зашептал, как ребёнку.

От моего воркования ещё больше разревелась.

– Думаешь, я не чувствую, что тебе в тягость? – шмыгая носом, лепетала Алевтина. За всхлипами слова размазывались, проступали отрывисто, непонятно. – Что нужно тебе – не могу… Не могла. Ты понимаешь? У меня муж, трое детей. Я никогда, веришь, никогда… Даже не могла допустить! Ты давно бы перестал приходить, но тебе меня жалко. Да?

– Нет.