ДЕВКИ КОЛОДЕЗНЫЕ

– Так это точно, что они не произносят матершину? – прищурив один глаз спросил Димка.

– А-а! Вот! Я этого ждала! – Нина демонстративно допила коньяк, – шатающейся походкой вышла на середину холла и в течении пяти минут выдавала такое… Своими познаниями словаря ненормативной лексики она поразила даже деда Федула.

– … в гроб, в гардероб! – закончила Нина и торжествующе топнула.

Театр восковых фигур мог позавидовать разнообразию выразительнейшей мимики застывших слушателей.

После недолгой паузы расхохотался Серега, а потом и все остальные. Только Нина плакала.

– Ну, ну, Нинок, – Димка обхватил ее за плечи. – Все, все, успокойся. Ну, извини. Сама понимаешь… Мы тут все скоро с ума сойдем.

– Даешь! – Серега хлопнул Нину по плечу. Она улыбнулась.

Звук сдувающегося воздушного шарика заставил нас оглянуться на Степаныча.

– У-у-йих! – выдохнул Степаныч и затрясся в беззвучном смехе, размазывая слезы по щекам: – Давно не слыхал такого отборного.... С особым изощрением, – выбрасывал он фразы из себя.

– Так мой дядька ругался. – Нина смущенно и пьяно улыбнулась, извинилась и отправилась на верх.

– Дедушка, скажите, а чем еще отличаются двойники от реальных людей? – спросила осторожно Майя.

– Не пьют спиртного.

– Да-а, – протянул Димка. – Вот, Нина лоханулась. Если бы вы, дедуля, раньше нас просветили, она бы могла обойтись рюмочкой коньяку. А тут… – он указал на пустую бутылку. – Да еще подвергла наши уши пытке. – Он опять заржал. Серега со Степанычем дружно поддержали.

Дед и внучек счастливые отправились восвояси.

– Ну, пока все относительно спокойно, – сказала Галка, – предлагаю принять душ и отдохнуть. Еще неизвестно, что ночь грядущая готовит.

Народ поддержал и потянулся на второй этаж. При этом женская часть пришла к решению поселиться в один номер.

Дождавшись своей очереди я приняла душ, но лечь отдохнуть решила потом. Крепкий чай с лимоном сейчас был бы очень кстати.

Я тихонько спустилась на первый этаж, вошла на кухню, присела напротив Степаныча.

– Знаешь, мне немного странно, что тебя вроде бы ничего из происходящего не пугает.

– Ну, почему, – Степаныч, попивая кофе, что-то черкал в блокноте. – Я тоже боюсь. Только боюсь я, что вся наша компания, себя я, конечно, исключаю, умишком тронется, или сопьется. Обнадеживает лишь то, что мы здесь ненадолго.

Я, разбирая увиденное по полочкам, сделала предположение, что в запугивании участвуют в основном артисты цирка. Фокусники, одним словом и иллюзионисты. Поеживаясь, вспомнила жуткие фокусы, что с нами проводили.

– Ну, вот, разумно говоришь, – Степаныч, набычившись, смотрел на меня из-под тяжелых век. – Думаю, гипнотизеры с вами тоже развлекаются.

– С нами? А с вами? – удивилась я. – Ты что-то знал о том, что будет тут твориться?

– Не выдумывай. Я имею в виду вас, женский пол. Димка с Серегой больше забавляются.

Степаныч не договорил, резко откинулся на спинку стула, глаза его полезли из орбит. Затем, он подался вперед, до щелочек сощурив глаза. Может, подавился? Лицо его вспухло и покраснело, потом побелело. Когда я догадалась оглянуться, то в следующую секунду так крутанулась вместе со стулом, что оказалась на полу. На карачках проползла под столом, вынырнула за спиной Степаныча и ухватилась мертвой хваткой в спинку стула. Мы смотрели на отражение в зеркале, которого нет. То есть зеркала не было, а отражение было. Просто, если представить, что вы смотрите в зеркало, даже если оно совершенно ровное и абсолютно чистое, вы знаете, что это именно оно. Не спутаете ни с окном, ни с дверью, даже если стоите в стороне и своего отражения не наблюдаете. Вот так и мы со Степанычем видели зеркало, но границ его как-то не было и зависло оно странным образом в воздухе. Зеркало было большим. Отражался в нем диван, перед ним столик. Вот вошла красивая девушка, одетая по моде тридцатилетней давности. Она села на диван и остановила грустный взгляд на нас.

– Ли-ина, – прохрипел Степаныч и вцепился в край стола так, что пальцы побелели.

Девушка тоже подалась вперед, положила руки на стеклянную поверхность стола.

Степаныч то шептал, то вскрикивал одно и тоже:

– Лина! Ли-ина…

Пальцы девушки заскребли по стеклу и стали удлиняться, при этом приобретая вид больных узловатых вен. У меня сдавило грудную клетку. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– Ли-на…

Девушка положила правую руку на грудную клетку. Пальцы, пульсируя, заскребли по ключицам. Ногти мелко-мелко скользили по кончикам пальцев вверх и вниз. При всем при том, выражение лица девушки оставалось грустным, нежным, и таким прекрасным.

– Лина!

Девушка пропустила пальцы под кожу, под кости, внутрь, зашарила… Тело задергалось, как дергается тушка курицы, когда ее потрошат, но выражение лица оставалось прежним.

Очень хотелось отвести от этого зрелища взгляд, но не получалось. Сбежать? Какое-то внутреннее чутье подсказывало, что выскочить из кухни так, запросто, без последствий, не удастся. Не дадут. Кто? Не знаю. Я так почувствовала.