Он встал, отшвыривая газету, и медленно подошел ко мне. Звук шагов тонул в густом ворсе ковра, но я все равно чувствовала его приближение. Словно с каждым шагом росло напряжение между нами. Эндрю обошел меня, остановившись за спиной. Я чувствовала исходящий от него жар. Адское пламя, в котором плавилась, испаряясь, моя воля… Его ладони легли мне на плечи, обожгли кожу, словно были отлиты из раскаленного металла. А потом он стиснул края ткани и сильно рванул в стороны.
Материя разошлась с жалобным треском. Я вскрикнула, когда расстегнувшаяся булавка уколола мне грудь. Она упала куда-то на ковер, и я машинально попыталась сделать шаг назад, чтобы не наступить на нее. И уперлась обнаженной спиной в широкую мужскую грудь.
Это было подобно удару током. Слишком остро, слишком пронзительно. Странное, ни на что не похожее ощущение, словно я коснулась не человека, а оголенного электрического провода. Я всхлипнула и попыталась отстраниться, но он, по-прежнему сжимая мои плечи, притянул меня к себе.
– Никогда не смей своевольничать. Поняла?
Я мелко закивала, сжимая губы, чтобы не дать рыданиям вырваться из груди. Не дай бог он заметит, что я плачу, и разозлится еще сильнее! Он отпустил меня, возвращаясь на свое место, и как ни в чем не бывало снова принялся за газету. Я тоже опустилась на стул, шокированная тем, что только что произошло.
– Ешь.
Я вздрогнула, но спорить снова не решилась. Схватила вилку, пытаясь подцепить на нее кусочек рыбы. Руки так дрожали, что удалось это не с первой попытки. Положила кусочек в рот и принялась пережевывать, совершенно не чувствуя вкуса.
Несколько минут прошло в полном молчании. Только стук приборов да шуршание газетных листов.
– Налей мне вина.
Холодные, безжалостные глаза. Страшные, пробирающие до мурашек своим ледяным пламенем. Мне стыдно и страшно приближаться к нему так, полуобнаженной. Но еще страшней не подчиниться этому пронзительному взгляду. Словно во сне, я встала, взяла бутылку и подошла к нему.
Стекло позвякивало о край бокала: мои руки предательски дрожали. Но я все-таки справилась с собой и смогла налить ему вино, не уронив ни капли на белоснежную скатерть. Поставив, наконец, бутылку на стол, я вздохнула с облегчением. Но, оказалось, я напрасно расслабилась. Обхватив за талию, он рывком усадил меня на колени. Я инстинктивно дернулась, но он держал крепко. Другой рукой Эндрю поднял полный бокал и протянул его мне:
– Теперь пей.
Покорно я приняла вино из его рук и выпила залпом, даже не почувствовав вкуса. Он взял бутылку и снова наполнил бокал:
– Еще.
После второй порции по телу разлилось приятное тепло. В голове слегка зашумело. Эндрю хмыкнул и отпустил меня.
– Теперь иди и ешь.
Я вернулась на свое место и снова взяла вилку, недоумевая, зачем ему потребовалось поить меня… И почувствовала, что просто зверски голодна. Настолько, что сама не заметила, как тарелка опустела. Эндрю, словно только этого и дожидался, снова коротко приказал:
– Иди ко мне.
Я встала из-за стола и покачнулась. Сколько я выпила из его рук? Два бокала? И еще один за едой… Или их тоже было два? А, к черту! Собрав самообладание, я обогнула стол и подошла к нему. Он молча потянул меня к себе на колени, и я села, без тревоги и страха. В конце концов, не делала ли я этого только что? Да и выпитое придавало храбрости…
А уже в следующее мгновение его горячие, нахальные руки беззастенчиво гуляли по моей груди. Деловито, по-хозяйски ощупывали ее, исследовали. А я не делала ничего, чтобы остановить это лапанье. Слишком глубок был шок, слишком велика неожиданность. Он посмотрел мне в глаза. Пронзительный и холодный взгляд, словно удар острого кинжала. И я вздрогнула, словно очнувшись от глубокого сна. Хотела вскочить, сорваться с его колен…
– Помни о послушании.
Я снова замерла, точно статуя. О чем он говорит? Почему я должна слушаться, когда он вытворяет такое?
– Ослушаешься – и окажешься на улице. Одна. В чем мать родила.
Я всхлипнула. Тонко, едва слышно. Руки начали предательски дрожать, и их пришлось стиснуть в замок, прижать к коленям, едва прикрытым коротким подолом платья…
– Молодец. Послушная девочка.
Пульс бил в виски ударами молота. Щеки пламенели так, что казалось, от них можно зажечь бумагу. Но я терпела. Стискивала зубы, глотая слезы, пока ладони находили все новые места для своих ласк. Эндрю исследовал меня, не отрывая взгляда от моих глаз. Как будто ждал какого-то отклика. Мне хотелось прикрыть глаза, зажмуриться, чтобы не видеть этого взгляда… Но вдруг он и это сочтет неповиновением?
Внезапно он встал, заставляя и меня подняться на ноги. Его руки, лежавшие на моей талии, скользнули ниже. Схватили края юбки – и рванули. С сухим треском ткань поддалась и тряпка, буквально недавно бывшая великолепным платьем, упала на пол. Я вздрогнула, словно от удара кнутом. Одинокая слезинка прочертила мокрую дорожку по щеке. Неужели все произойдет вот так? Глубокое отчаяние накрыло меня с головой. Словно только сейчас я осознала, насколько беспомощна перед хозяином особняка.