Девушка, которая взрывала воздушные замки

– Будьте добры, расскажите мне, как к вам попали эти документы. Когда я обратилась в полицию, мне сообщили, что такого отчета не существует.

– Расследование проводилось Службой государственной безопасности. Оно имеет гриф секретности.

– Неужели Служба безопасности занималась расследованием жестокого избиения женщины и решила поставить на отчете гриф секретности?

– Это связано с личностью виновника… С Александром Залаченко. Он был политическим беженцем.

– Кто проводил расследование?

Молчание.

– Я не слышу ответа. Чье имя значилось на титульном листе?

– Расследование проводил Гуннар Бьёрк из отдела ГПУ/Без по работе с иностранцами.

– Спасибо. Это тот самый Гуннар Бьёрк, который, как утверждает моя подзащитная, совместно с Петером Телеборьяном сфальсифицировал ее судебно-психиатрическую экспертизу девяносто первого года?

– Полагаю, что так.

Анника вновь обратилась к Петеру Телеборьяну.

– В девяносто первом году суд постановил заключить Лисбет Саландер в детскую психиатрическую клинику. Почему было принято именно такое решение?

– Суд тщательным образом изучил поступки и психическое состояние вашей подзащитной – она все-таки пыталась убить своего отца при помощи зажигательной бомбы. Это ведь довольно нетипичный поступок для подростка, независимо от того, есть у него татуировка или нет.

Петер Телеборьян изобразил куртуазную улыбку.

– А на чем основывалось заключение суда? Если я правильно понимаю, оно опирались только на одну-единственную судебно-психиатрическую экспертизу, составленную вами совместно с полицейским по имени Гуннар Бьёрк.

– Речь идет о заговорах, нафантазированных фрёкен Саландер. Я должен…

– Простите, но я еще не задала вопрос, – сказала Анника Джаннини и снова обратилась к Хольгеру Пальмгрену: – Хольгер, мы говорили с вами о том, что вы встречались с шефом доктора Телеборьяна, главным врачом Кальдином.

– Да. Меня ведь назначили наставником Лисбет Саландер. К тому времени я не знал ее и видел ее лишь мельком. У меня, как и у всех остальных, сложилось впечатление, что она страдает серьезным психическим отклонением. Но, поскольку я получил такое задание, я справился об общем состоянии ее здоровья.

– И что же сказал главврач Кальдин?

– Лисбет ведь была пациенткой доктора Телеборьяна, и доктор Кальдин не уделял ей особого внимания. Обычно он проверял оценки ее состояния и тому подобное. Примерно через год я начал советоваться с коллегами и решил, что ее можно снова приобщить к нормальной жизни. Предложил приемную семью. Я не знаю точно, что происходило внутри клиники Святого Стефана, но, когда Лисбет пролежала у них приблизительно год, доктор Кальдин вдруг начал проявлять к ней интерес.

– И каким образом, позвольте спросить?

– Я понял, что он оценивает ее состояние иначе, чем доктор Телеборьян. Как-то раз Кальдин рассказал мне, что решил изменить методы ее лечения. Только позднее я понял, что речь шла о так называемом связывании. Кальдин попросту велел прекратить привязывать ее ремнями, поскольку не видел для этого оснований.

– Следовательно, он пошел против доктора Телеборьяна?

– Простите, но вам это известно понаслышке, – возразил Экстрём.

– Нет, – сказал Хольгер Пальмгрен. – Не только. Я затребовал рекомендацию по поводу того, как можно вернуть Лисбет Саландер обратно в общество. Доктор Кальдин такую рекомендацию написал. Она у меня сохранилась.

Он протянул Аннике Джаннини какую-то бумажку.

– Вы можете рассказать, что тут написано?

– Это письмо доктора Кальдина ко мне. Оно датировано октябрем девяносто второго года, к этому времени Лисбет пролежала в клинике уже двадцать месяцев. Доктор Кальдин пишет буквально следующее, цитирую: «Мое решение запретить связывать и насильно кормить пациентку дало очевидный эффект – она успокоилась. Необходимости в психотропных препаратах нет. Однако пациентка крайне замкнута и закрыта и нуждается в дальнейших мерах поддержки». Конец цитаты.

– То есть он вполне недвусмысленно пишет, что это было его решение.

– Совершенно верно. Доктор Кальдин – опять-таки, лично – принял решение о том, что Лисбет можно вернуть в общество через приемную семью.

Саландер кивнула. Она помнила доктора Кальдина так же отчетливо, как каждую деталь своего пребывания в клинике Святого Стефана. Девочка отказывалась разговаривать с доктором Кальдином – он был мозгоправом, еще одним «белым халатом», которые рвались покопаться в ее чувствах. Но он был приветливым и добродушным. Она сидела у него в кабинете и слушала, а он объяснял ей, как относится к ее проблемам и как предлагает их решать.

А он, кажется, обижался, что она не хотела с ним разговаривать. В конце концов Лисбет взглянула ему в глаза и объяснила свое решение: «Я никогда не стану разговаривать с вами или с любым другим мозгоправом. Вы все равно не слушаете то, что я говорю. Вы можете держать меня тут взаперти до самой смерти. Это ничего не изменит. Разговаривать с вами я не стану». Он взглянул на нее с удивлением, потом кивнул, словно вдруг что-то понял…