Девушка за красной дверью (ЛП)

Профессор Шаль улыбнулся, морщинки вокруг его глаз обозначились, и он подмигнул. Это немного согрело мое сердце, и я почувствовала себя немного лучше из-за опоздания.

— В первом ряду свободное место, мисс Одед, — он сжал мое плечо, когда я повернулась, занимая последнее место в первом ряду — единственное свободное во всем зале.

Это было похоже на предзнаменование, но я надеялась, что у меня паранойя.

Занятие пролетело в мгновение ока, и вскоре профессор Шаль нас отпустил. Я быстро собрала свои вещи, стараясь ничего не оставить после себя. Я была настолько очарована преподаванием Шаля — он был завораживающим, информативным и искренне интересовался маркетингом, что не заметила, как кто-то положил мне на колени сложенный лист бумаги.

Кто пропустит что-то подобное? Очевидно, я.

Я осмотрела его, едва взяв в руки, готовая отдать человеку, сидящему рядом со мной, он никак не мог быть моим, когда я поняла, что осталась последней, а большинство студентов уже ушли.

Нахмурив брови, я поерзала на своем месте, не решаясь развернуть его. У нас с записками были не самые лучшие отношения.

Переворачивая ее, я обнаружила, что часть чернил того, кто ее написал, просочилась, и это показалось мне почти милым. Должно быть, у него была тяжелая рука.

Я покачала головой. Что я делаю? Делать предположения о ком-то по весу его пишущей руки?

Боже милостивый, мне нужно почаще выходить на улицу. Может быть, мой образ жизни отшельника делает меня странной.

Прочистив горло, я оглянулась через плечо, убеждаясь, что я одна, и встала со своего места. Помахав профессору на прощание, я начала разворачивать записку.

Она была идеально сложена, и когда я прочитала слова, мои глаза выпучились, и я прикрыла рот рукой.

Ты, в некотором роде, великолепна, ты знаешь это? Кстати, отличное эффектное появление.

— В.

ТРИ

ICE, ICE BABY

РИД

Профессор МакКензи хлопнула в ладоши, требуя внимания класса, но, честно говоря, все вокруг меня было приглушено.

Я не мог выбросить лицо Чарли из головы. Прошла почти неделя с тех пор, как я видел ее на занятиях по маркетингу (я был ассистентом учителя), и, черт возьми, она произвела впечатление. Особенно то, как скривились ее губы и вспыхнули щеки, когда она поняла, что опоздала на занятие. Что-то странно чужеродное внутри меня ожило. Я посмеялся над собой. Что именно оживает в ком-то, Рид? Ладно, может быть, «ожило» и не совсем подходящее слово, но во мне проснулось что-то чужеродное, и мне понравилось то, что я при этом почувствовал. У нее была кривая улыбка, когда она была застигнута врасплох. Легчайшая из ухмылок, которая сказала мне, что ей не противно, когда на нее смотрят все в классе. Я был заинтригован. Она оказалась гораздо интереснее, чем я ожидал — удивительно, но мне это не стало ненавистно.

Что стало огромным изменением на сто восемьдесят градусов, учитывая, что я больше ни на кого не уделял времени.

— Итак, все просмотрели свою музыку?

Я перешел ко второму акту, все еще не уверенный в нескольких высоких нотах в одном из моих соло. МакКензи настаивала на некоторых своих музыкальных вариантах. Но она была музыкальным гением… Сомневаться в ней было бы спорным вопросом.

Шуршание бумаг наполнило аудиторию, и МакКензи улыбнулась:

— Хорошо, Амелия, ты первая. Готова?

Амелия глубоко вздохнула и посмотрела на меня, ее глаза сузились в предвкушении.

Сегодня была наша первая официальная репетиция. Пока никаких расстановок актеров или сценических работ. Просто чтение, но я мог сказать, что Амелия уже жалела, что не может спрятаться в змеиной яме под сценой.

Змеи, они же участники оркестра, были злобной группой, которой постоянно нравилось терроризировать хор и студентов театрального факультета. Даже дирижер, профессор Айрис, имела зуб на МакКензи.

Если Амелия уже задумывалась о змеиной яме, то она явно была не в лучшем состоянии.

Ободряюще улыбнувшись ей, я подогнал ее руками:

— Иди.

Она стиснула зубы и встала, стягивая с себя фланель.

— А теперь, — сказала Маккензи, подняв руки, готовая дирижировать, — давайте начнем с твоей баллады, Амелия.

Я перевернул страницы на первую песню Амелии, «Сакс», и начал слушать, как наш аккомпаниатор заиграл медленную мелодию.

Давай же, Амелия. У тебя получится.

Я придвинулся ближе на своем месте.

Через семь тактов Амелия оторвала взгляд от нотного листа, который держала в правой руке, и посмотрела вперед, на пустые места в зрительном зале. Ее левая рука дрожала, и она сунула ее в передний карман джинсов. После еще двух тактов на фортепиано, она открыла рот, но за этим последовала оглушительная тишина.

МакКензи остановил пианиста.

— Амелия, — сказала она, когда музыка стихла, — в чем проблема?

МакКензи терпеть не могла тех, кто тратит время впустую. Я был удивлен, что она была такой спокойной.

— Я… мне жаль. Мне нужна минутка, — сказала Амелия, ее глаза молили о прощении.

МакКензи отпустила Амелию взмахом руки, и я встал, следуя за ней в зал за сценой.