Дьявол в поэзии

Беспристрастный же и суровый персидский дуализм, признающий независимое существование двух предвечных, враждебных и равных друг другу сил, не считался с воображением тех, предки которых прославляли единого Господа Господ, Ягве, который «над всеми богами Египетскими производил суд» (Исход XII, 12).

Из дилеммы этой евреи вышли победоносно, поучая, что зло сотворено не было, но появилось само по себе, как следствие добровольного упадка и вырождения добра.

Ангелы и люди были не только добры, но и свободны, но, употребляя во зло свою свободу, пали, нарушили первобытную гармонию и вместе с тем порвали единство творения. Союз павших ангелов с дочерями земли породил на свет гигантов, которые поглощали не только все дела рук человеческих, но в конце начали пожирать и самих людей.

Тогда Господь приказал Рафаилу:

«на руки и ноги Азазела наложить оковы и ввергнуть его во мрак, и завалить острыми и твердыми каменьями, и покрыть его мраком, дабы он остался там навеки и не видал света до дня великого суда, когда он будет ввергнут в горящую бездну».

То же самое делает Михаил архангел с другим бунтовщиком, Семьязой; Гавриил же злобных незаконнорожденных детей неба и земли, гигантов, привел к смертельному междоусобию.

В дальнейшем повествовании Енох, который, как Данте, всё видел собственными глазами, рассказывает, что заточенные ангелы, скорбя о своих грехах, слагали в его руки просьбы о помиловании, но тем не менее получили отрицательный ответ: «Ибо кто был создан для жизни духовной, тот не должен был осквернять себя плотским соединением с женщиной».

В равной степени прокляты их дети, гиганты, духи которых ходят по земле и мучат людей.

Наконец третий класс демонов у Еноха составляют ангелы суда и кары, или дьяволы в истинном смысле. Они-то и помогают заключать в оковы Азазела и Семьязу; они связывают и мучат грешников.

Позже все эти категории слились в одно понятие сатаны, бунтовщика, искусителя, а вместе с тем исполнителя приговоров небесной справедливости.

Тогда-то старый, могучий гимн презрения и торжества, воспевающий падение гордого царя народов, Вавилона, и был приспособлен раввинами к князю демонов, Люциферу, сверженному с неба за гордость и бунт:

«В преисподнюю низвержена гордыня твоя со всем шумом твоим; под тобою подстилается червь, и черви – покров твой.

«Как упал ты с неба, денница, сын зари (Люцифер?)! Разбился о землю попиравший народы.

«А говорил в сердце своем: взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему».

«Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней». (Исаия, XIV 11–15).

К этой песне, гремящей точно звуки трубы последнего суда, со временем прибавили, как бы для освящения правила: Summum jus, summa injuria, [ «Высшее право – высшая несправедливость»] страшное слово на веки, создавая таким образом угрюмый пролог к великолепной и потрясающей трагедии, которой древние века не знали и которая лишь спустя много, много столетий, под пером Кедмона, Марло, Мильтона, Вонделя и Байрона, достигла такой духовной глубины, что нашла сочувственный отзвук в человеческом сердце.

Мы обходим молчанием апокрифы века, предшествующего Рождеству Христову. Среди них заслуживает внимание теперь найденная книга о вознесении Моисея (Assumptio Mosis), где, по редакции Оригена, по всей вероятности находился рассказ о борьбе сатаны с Михаилом архангелом за душу великого законодателя израильтян.

С течением времени борьба мечами и копьями сменилась борьбою духовною, результат которой зависел не от физической силы, а от этической ценности противников. И когда мятежный слуга Божий, дрожа за свою власть над грешным миром, возжелал погубить Избавителя, то приблизился к нему не с оружием в руках, а со сладкими словами и соблазнял Его, стараясь отвлечь мысли Мессии от великих целей к целям низшим, мирским.

Иисус однако же рассеял намерения злого духа, бросив ему в ответ возвышенное: «Не о хлебе едином жив будет человек»..:

Это уж не борьба светлого творца, Ормузда, с мрачным уничтожителем Ариманом, не единоборство двух ангелов между собою, но столкновение земли с небом, материи с духом, инстинктов низких, животных, с идеальными стремлениями.

С тех пор, в течение всех Средних Веков, дьявол выступает как представитель бренных наслаждений и интересов, как господин презренного мира и смертного тела, которое должно быть подавлено для обеспечения бессмертной душе вечного существования.

Древний персидский дуализм, рассекая мир, так сказать, в вертикальном направлении, делил его на две части: благодетельную и вредную для жизни и развития; новый дуализм разделяет всё на два царства, лежащие одно под другим: нижнее, телесное-сатанинское и высшее, духовное-божеское. «Я сам, – говорит святой Павел, – умом служу закону Божию, а телом закону греха».