Дьявол во мне

Я собирался сказать священнику: «Отец, я буду рад, если впредь вы перестанете мне врать, даже по таким пустякам, как вино. От этого я теряю доверие к людям. Не хотелось бы потерять доверие к вам».

Но не успел.

Глава одиннадцатая

Очнулся я от ледяной воды, выплеснутой мне в лицо. Крайне неприятные ощущения, учитывая, что затылок болел так, словно по нему колотили молотком, как по грецкому ореху.

Отец Гренуй сидел на кровати. Мои руки были туго перемотаны веревкой, ноги тоже. Я мог пошевелиться, но это вызывало болезненные ощущения… Я лежал на полу. На холодном полу в небольшой луже воды.

– Зачем вы меня связали? – Я закашлялся. – Я же просто хотел взять Хемингуэя и все.

Недоумение, замешательство. Я ничего не понимал. Абсолютно ничего.

– Хотел взять Хемингуэя, а руки потянулись к бутылкам? Да ты алкоголик, сын мой.

Сарказм? В его голосе сарказм?

– Слушайте, отец… не глупите. Я понимаю, вы сейчас не в этой реальности из-за потери ребенка, но что за абсурд… Это уже чересчур! Развяжите меня немедленно!

– Значит, жалкий трус и тварь, вообразившая себя быком? Нет, господом Богом! Ты был очень близок, сын мой. Хотя ты мне не сын, а просто чей-то генетический мусор, возомнивший себя великим сыщиком. Детективов пересмотрел? Так вот тебе факты, о которых не пишут в детективах. Серийный убийца – не человек, а охотник. Если же серийный убийца считает себя человеком, значит, он обыкновенный мокрушник, не имеющий ни таланта, ни азарта, ни хватки хищника. Он убил и может раскаяться. Серийный убийца убил и не может без этого жить.

Его голос звучал громко и сильно, вообще он выглядел намного крепче, чем тот старик-доходяга, которого я видел всего несколько мгновений назад.

– Вот тебе второй факт, сын мой, ты сейчас похож на червяка, клянусь тебе.

И отец Гренуй засмеялся. В его руке не было трости, в его глазах не было слез, в нем не было того отца Гренуя, который чуть раньше сидел на этой самой кровати.

– Если серийный убийца не оставил на месте преступления свой автограф, значит, на то были серьезные причины. Оставить подпись – как подстрелить добычу и бросить ее на земле остывать, лежать мертвым камнем. Просто убивать, чтобы убивать – это безумие. И не признак серийного убийцы, мой юный друг. Убить жертву, расчленить ее на куски и проглотить – это уже ритуал. Убийство без ритуала – это плевок. Так для чего же мне нужно было наполовину плюнуть, сын мой, считающий себя тем, у кого главное оружие – не пистолет, а ум?

– Я сказал: мысль.

Теперь я понял. Вспомнилось буквально все. Слова Линды Олбрайт о костлявых, как у смерти, руках. Тогда еще на них не было артрита. Вспомнились слова отца Иоанна, которые я не воспринял всерьез: «Открой глаза и смотри». Вспомнилось то, что единственный человек, который не мог оставить ни одного следа в доме – это хозяин дома, тот, кому принадлежат все следы. Вспомнилось вино, из-за которого я лежу здесь. Вспомнилось, что дочь отца Гренуя была близкой подругой Линды Олбрайт.

Я все это время правильно смотрел, вот только не в ту сторону.

Вспомнились и собственные мысли: «Как далеко может зайти монстр, если его не остановить сейчас?»

Далеко, пожалуй, даже слишком далеко. Один единственный человек, который не вызывал у меня подозрений, оказался тем самым убийцей, с мыслями о котором я засыпал и просыпался каждый день. Поразительно… больно.

– Ваше место в аду, – тихо сказал я. – Вас не будут судить, вы не получите за свои убийства сто двадцать четыре года строгого режима, как сейчас любят делать власти, они называют это гуманностью – не казнить, а давать срок по полтора века, словно это не наравне со смертной казнью. Вас не будут судить, поверьте мне.

– Это все понятно, философ доморощенный. Ты доставил мне немало хлопот своим неожиданным визитом. Кстати, спасибо за Линду, с ней я тоже разберусь. Будет четвертой. Язык у нее такой длинный, что давно пора было укоротить. Еще в детстве.

– Не разберетесь, можете мне поверить. Лучше скажите, теперь, когда все карты на столе, почему вас покрывал отец Иоанн? Вы родственники, или друзья? Или он ваш подельник?