Дикая Флетчер

Джона, который молчал все это время, предлагает со слабыми нотками веселья в голосе:

– Я буду более чем счастлив отвезти тебя в магазин Мейера за парочкой вещей.

Я тычу пальцем в воздух перед ним.

– Это твоя вина. Если бы ты изначально взял самолет побольше, мой багаж не потерялся бы.

– Если бы ты собрала вещи на неделю, а не на год, нам бы не пришлось оставлять твой багаж, – спокойно отвечает он.

– Эй, ты же сам признал, что был ослом в той истории!

Почему он снова меняет свой тон?

– Дай на это день или два, – спокойно говорит Агнес, вечно мягкий судья, вмешивающийся в споры между враждующими командами. – Такие вещи случаются, но они имеют свойство разрешаться.

Я стискиваю зубы, борясь с желанием назвать это чушью. Я знаю, что Агнес просто пытается помочь.

Отец вздыхает.

– Давай, малая. Пойдем домой.

Глава 15

Когда Джона входит в дверь нашего дома на следующее утро, я уже сходила на пробежку, приняла душ, оделась и наливаю половину дорожной кружки кофе, пока листаю свою ленту в инстаграме. К моему удовольствию, я проснулась, получив массу новых подписчиков и комментариев благодаря снимку с воздуха одной из деревень, который разместила вчера вечером вместе с краткой историей о маленьком мальчике с пиццей и рассказе об ужасающем приземлении, который люди сочли забавным.

– Значит, сегодня мы летим? – спрашиваю я, отгоняя мысли о вчерашней небольшой размолвке из-за багажа.

Джона пристраивается рядом, плавно и без колебаний поднимает кофейник, его мозолистая рука – почти вдвое больше моей – на мгновение обхватывает мою в процессе.

Мое сердце замирает.

– Я везу группу пеших туристов и их проводника в глубь штата. – Его голос звучит особенно глубоко, врезаясь в тишину дома. – Лишних мест нет.

– О.

Я хмурюсь, меня охватывает волна разочарования. Думала, что вчера он пошутил насчет «покаяния», взяв меня с собой на день. Но, возможно, в этом была доля правды.

Я сосредотачиваюсь на том, чтобы долить вторую половину кружки соевым молоком.

– Ты пьешь кофе с этим?

– Мне не нравится вкус кофе. Вот почему я всегда пью дома латте.

Я рассказываю Джоне о кофемашине Саймона «Кадиллак».

Он ставит кофейник обратно на конфорку и выключает устройство.

– Звучит так, будто у тебя неплохой отчим.

– Ага. Он очень хорошо относится к нам с мамой.

Когда вчера вечером я написала домой сообщение о том, что решила остаться, Саймон прислал мне номер своей кредитной карты на случай, если авиакомпания снимет с меня деньги. А потом сказал, что я поступаю правильно и он гордится мной.

– Мой отчим – козел, – бурчит Джона. – Опять же, как и мой отец.

Я украдкой смотрю, как он делает глоток из своей кружки, щурясь от яркого солнца, когда его взгляд устремляется на зеленеющие поля за окном. Он чуть-чуть приоткрывает передо мной дверь. Я осторожно протискиваюсь.

– Значит, твои родители тоже развелись?

– Ага. Мой отец был самовлюбленным придурком, который плохо относился к маме. Слушай, во второй половине дня у меня завоз припасов в лагерь, если хочешь, поехали со мной.

– Хорошо! – говорю я слегка поспешно. – Может быть, я все же зайду в офис сегодня утром. Хочу еще немного поработать над сайтом. Загрузить вчерашние фотографии.

Прошлым вечером я почти ничего не успела сделать, перевозбуждение настигло меня, когда я слушала, как Мейбл третирует моего отца перед тем, как выиграть у него в шашки пятнадцатый день подряд. Я не могу понять, позволяет он ей побеждать или нет.

Джона, похоже, не торопится, как обычно, бесцельно слоняясь по кухне с кружкой у рта. В конце концов он останавливается перед маленьким кухонным столом, его глаза блуждают по обоям.

– Ты знаешь, кто пририсовал соски этим уткам?

Я все забываю спросить у папы.

– Пририсовал что?

– Соски. Этим уткам.

Джона, хмурясь, оглядывает стену.

– О чем ты говоришь?

– Об этом! – Я сокращаю расстояние и наклоняюсь над столом, постукивая кончиком ногтя по стене. – Видишь? Соски. Здесь… Здесь… Кто-то пририсовал соски каждой из этих уток.

– Повтори-ка это еще разок?

– Что? – Нахмурившись, я оборачиваюсь и вижу, что Джона изо всех сил старается не рассмеяться. Наконец до меня доходит, что он все это время знал, о чем я говорю. – Ой, заткнись. Ты такой незрелый.

Он смотрит на меня сверху вниз, его взгляд скользит по моим глазам, щекам, рту.

– Кстати, вчера ты выглядела лучше. Без всего этого дерьма на твоем лице.

Я чувствую, как мои щеки вспыхивают от смущения и гнева.

– Ты выглядишь так же, как и вчера, со всем этим дерьмом на твоем лице.

Он проводит пальцами по своей бороде.

– Что здесь не так?

– Ничего, если ты планируешь жить в горах один и сам себе добывать пищу. И ходить не совсем прямо.

– Значит, ты говоришь, что тебе она не нравится. – В его голосе невозможно не заметить веселья.

– Определенно нет.

Джона пожимает плечами.

– Большинству женщин она нравится.

– Нет, не нравится.

– Это мой стиль.

– Нет. Хипстер – это стиль. Рокабилли – это стиль. Йети – это не стиль. – Я ищу в массе жилистых волос то, что может скрываться под ними – твердую челюсть, выступающие скулы, – но их невозможно обнаружить. – Я понятия не имею, как ты выглядишь под всем этим.