Дикая Флетчер

Рядом с ней сидит ухмыляющийся мальчик лет шести, его тощие, загорелые ноги свисают с причала, а светлые волосы блестят под ярким летним солнцем. Его пронзительные голубые глаза, такие невинные там, легко сопоставимы с глазами человека, лежащего на диване позади меня.

– Она все еще в Вегасе?

– В Осло. Она переехала обратно, когда снова вышла замуж.

– Вы часто с ней видитесь?

– Прошла уже пара лет. Я должен был навестить ее на Рождество, но сомневаюсь, что теперь поеду.

– Почему нет?

– Из-за Рена.

Он говорит это так буднично, имея в виду «А почему еще мне отменять поездку к маме на Рождество, кроме как из-за Рена?»

– Точно.

Конечно. Джона будет управлять «Дикой Аляской» и летать с моим отцом туда и обратно в Анкоридж на лечение. Джона, который даже не его кровный родственник.

– Ты все еще сможешь полететь с ним в понедельник утром?

– Полечу я или кто-нибудь другой.

В моей груди шевелится чувство вины. Я поступаю неправильно, раз уезжаю через неделю после начала лечения моего отца? Я имею в виду, я перенесла билет на более поздний срок, но должна ли я остаться дольше? Должна ли я остаться, чтобы помогать папе, пока он дома? В конце концов, я его дочь, несмотря на то, что мы только недавно познакомились. Должна ли я ему это?

А если не ему, то Джоне, Агнес и Мейбл, чтобы разделить с ними это бремя?

А если не им, то себе?

Мне нужно позвонить Саймону позже. Он всегда был моим голосом разума.

На следующей фотографии высокий, бандитский, подростковый вариант Джоны стоит с жестким и мрачным лицом рядом с человеком, одетым в военную форму. За ними припаркован истребитель. Это, должно быть, отец Джоны. Неудивительно, что у него такая красивая жена, он сам – красавец, хоть и сурового вида, с челюстью, способной смять бумагу. Я поднимаю фотографию в рамке.

– Сколько тебе лет здесь?

– Я не знаю. Может, тринадцать.

Его лицо все еще находится на начальном этапе полового созревания, определенно, мальчишеское и мягкое, губы слишком полные для остальных черт лица – если это вообще можно назвать проблемой. Юный, но уже успевший покорить сердца одноклассниц.

– Он научил тебя летать?

– Ага. Он был первоклассным пилотом.

– А ты не хотел пойти в ВВС?

– Не-а. – Наступает молчание. – Хотя должен был. Отец хотел, чтобы я пошел. Ожидал от меня этого. Я подал заявление, прошел все тесты, но, когда пришло время ставить подпись над пунктирной линией, я передумал и ушел. – В его голосе слышна мрачность.

– Но твой отец, наверное, был не против того, чтобы ты занимался тем, чем занимаешься, верно?

– В конечном счете нет. Почти в самом конце он был не против. Но не поначалу. Он не понимал, почему я хочу тратить свое время на кучку эскимосов. Это были его слова, очевидно. – Еще одна долгая пауза. – Мы не разговаривали семь лет.

– А потом вы воссоединились, когда он заболел раком? – тихо спрашиваю я.

Джона вздыхает.

– Он боролся с болезнью уже год, когда я наконец навестил его в больнице. Он умер через несколько дней.

Я украдкой оглядываюсь через плечо и вижу, что Джона смотрит в потолок над собой.

– И ты жалеешь, что не приехал раньше.

Он уже говорил мне об этом, но более незаметными способами.

– Он был слишком упрям, чтобы извиниться за все те дерьмовые вещи, которые он говорил и делал на протяжении многих лет, а я был слишком упрям и горд, чтобы простить его за это. – Взгляд Джоны перемещается на меня, где и застывает. – И я ничего не могу сделать, чтобы изменить это.

Но я могу, потому что у меня еще есть время. Неудивительно, что Джона подталкивает меня помириться с отцом, выстроить отношения там, где их нет. Он не хочет, чтобы я чувствовала тот же груз, что все еще лежит на его плечах. Его ситуация ничем не отличается от моей. И если бы в ту ночь рядом со мной не сидел Саймон и не помогал мне преодолеть обиду, разве я бы так быстро приехала на Аляску?

Джоне тоже нужен был Саймон.

Каждому человеку в жизни нужен Саймон.

Я беру другую фотографию, на которой мой папа и Джона, сидящие бок о бок в креслах пилота и второго пилота, повернулись, чтобы улыбнуться тому, кто сидел с камерой на заднем сиденье. Волосы отца все еще преимущественно каштановые, а морщины на лбу менее выражены.

Но я не могу оторвать глаз от Джоны. Вот как выглядит его лицо, свободное от этой невзрачной бороды и растрепанных длинных волос.

– Когда это было снято?

– Первое или второе лето моего пребывания здесь. Не помню. – Наступает молчание. – А что?

– У тебя ямочки! – выпаливаю я.

Две низкие, глубоко посаженные ямочки, которые подчеркивают идеальную улыбку с пухлыми губами и компенсируют острые скулы и твердую, угловатую челюсть. Даже форма его головы привлекательная – светлые волосы коротко подстрижены под ежик. Все прекрасные черты лица – многие из которых достались Джоне от матери-скандинавки, я теперь вижу доказательства, – скрыты этой невзрачной маской из волос.

Все эти черты, в сочетании с острыми голубыми глазами, делают Джону почти… осмелюсь ли я сказать, красивым? И это было примерно в двадцать один – двадцать два года, когда у него еще был слегка мальчишеский вид. Через десять лет…