Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

– Кстати говоря, Бен, почему бы тебе не смешать всем по коктейлю? – предложила мать.

Чарльз без звука уступил другу свои хозяйские обязанности, и Бен смешал напитки, пока мать занималась печенкой. Она вышла в сад, нарвала веточки орегано и шалфея и припустила их в сливочном масле с чесноком, наполнив кухню головокружительным ароматом. Потом карамелизировала шалот и другие овощи, а в отдельной сковороде стала обжаривать лоснившиеся ломти печени.

Малабар все еще была в кухне, а мы, остальные, набросили куртки, вышли в прохладный осенний воздух и уселись полукругом за уличным столом, тент в центре которого был уже сложен и перехвачен ремнями на зиму. Позади нас садилось солнце, отбрасывая длинные косые полосы света поперек порта и создавая иллюзию того, что болотная трава вспыхнула пламенем, сияя золотом над поверхностью воды. Из дома доносился рокот кухонного комбайна, в котором мать смешивала овощи с печенью, несомненно, добавляя в паштет кусочки размягченного сливочного масла и хлопья соли. Через взъерошенный ветром залив до нас доносились пронзительные крики крачек, и вдруг десятки их материализовались перед нами и спикировали к какому-то подводному возмущению. Затем поверхность воды вскипела, проткнутая плавниками – мой отец называл это «луфаревым блицем»[15], – и тысячи мелких рыбешек выпрыгнули в воздух, спасаясь от рыб, охотившихся на них снизу, попадая в жадные клювы черноголовых крачек, бросавшихся сверху.

Я изучала Бена, пока он наблюдал за этой бойней. Его тело вздрагивало, как у некоторых мужчин, когда они смотрят футбольный матч, воображая, что ловят пас. Видно было, что он бы с удовольствием схватил удочку и метнулся к воде – так обязательно сделали бы мой отец или Питер, – но вместо этого, услышав постукивание по стеклянной раздвижной двери, он повернулся, чтобы помочь моей матери, которая стояла с другой стороны, держа в руках большую круглую доску-поднос. Они лучисто улыбнулись друг другу, когда она проскользнула мимо.

Стая птиц рассеялась, их обжорство закончилось как раз тогда, когда началось наше.

Малабар опустила на стол искусно разложенные закуски: тонюсенькие, как бумага, ломтики карпаччо из оленины, каждый украшен ложкой сливочного хрена; миску со сморщенными солеными оливками; два треугольника перезрелого сыра, вытекавшего из мягкой корки; и блюдо с эфирно-нежным паштетом из оленьей печени, выложенным рядом с коллекцией корнишонов и ломтиков маринованного лука. Поднос представлял собой произведение искусства, каждый деликатес был отделен от остальных веточками розмарина из собственного огорода и украшен цветами настурции, привезенными Лили.

Малабар полюбовалась своим шедевром и рассмеялась грудным смехом.

– Если уж мы переживем это угощение, то нас ничто не убьет, – сказала она, поднимая бокал. – За сальмонеллу!

– За легионеллез! – поддержал тост Чарльз.

Я подняла свой бокал и сделала большой глоток имбирного эля.

– Давай сюда бактерии! – потребовал Бен, завладевая свободной рукой Малабар. У моей матери были длинные, изящные пальцы, загибавшиеся на кончиках, точно носы лыж. Она подпиливала ногти, заостряя концы, десять крохотных кинжалов. Бен поцеловал ее ладонь. – Малабар, не могу придумать лучшей смерти, чем быть отравленным тобой.

Ледяной шипучий напиток застрял узлом угрызений совести у меня в глотке.

Лили заметила мой дискомфорт и закатила в ответ глаза – взгляд, который, как я поняла, значил: «Я не переживаю, и тебе не стоит. Не обращай внимания на этих старых дураков». Видя невозмутимость Лили, я немного расслабилась. И все же что-то на моем лице выдало озабоченность, и мне становилось не по себе оттого, что Лили это видела. Идиотка, – выругала я себя и от души пожелала, чтобы Бен с Малабар вели себя более сдержанно.

Мать разложила щедрые порции паштета по тонким ломтикам подсушенного и намазанного маслом французского хлеба и раздала по одному в наши протянутые ладони, словно просфоры на причастии. Мы сунули их в рот целиком; вкусы и текстуры обволакивали язык, когда кремообразные, остро отдающие дичиной слои раскрывались в замедленном движении.

– Райское блаженство, – промычал Бен невнятно, продолжая жевать.

Чарльз кивнул.

– Погодите-ка… Слушайте все, у меня идея! – драматически объявила моя мать, хлопнув ладонями по столу.

Я подобралась. Это была подсказка для меня. Мы с матерью репетировали, как будем скреплять раствором каждый кирпичик в этой сюжетной линии, и критически важно было вовлечь в игру Чарльза и Лили. Этот разговор не могли вести исключительно мать и Бен. Это выглядело бы некрасиво. Моя роль была решающей.

Малабар сделала нарочито неторопливый глоток своего «пауэр-пэка», споласкивая небо. Аудитория подалась вперед.

– Что вы думаете о… – Она сделала паузу ради вящего эффекта, – кулинарной книге с рецептами из дичи?

Я глотнула еще имбирного эля и немного выждала.