Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Я окидывала ее настороженным взглядом на предмет растрепавшихся волос, смазанной губной помады, беспорядка в одежде. Но если я заправляла выбившуюся прядь на место или выравнивала воротничок, она могла как шлепнуть меня по руке, так и поблагодарить – с одинаковой вероятностью. Она и не думала робко прятать глаза или находить себе какое-нибудь срочное дело в кухне. Наоборот, взгляд горел вызовом, подбородок поднят. Она ощущала свое право на тот небольшой кусочек Бена, что у нее был, на тот тусклый отблеск будущего яркого света, в котором она могла купаться сейчас, – и, черт возьми, никто у нее этого не отнимет.

Может ли такое быть, чтобы Лили, к тому времени прожившая с Беном почти сорок лет, искренне считала мужа безобидным любителем флирта и не обращала на это внимания? Полагаю, Чарльз и вообразить не мог, чтобы Бен, старый друг и крестный его сына, был влюблен в его жену, не говоря уже о том, чтобы крутить с ней любовь. Впоследствии я узнала, что до женитьбы Чарльза на моей матери Бен Саутер был одним из тех, кто подозревал ее в нечистых намерениях. Он отговаривал Чарльза, чуть ли не самого завидного бостонского холостяка того времени, от поспешного брака с ней.

Так что, несмотря на улики, которые все накапливались, несмотря на «химию» между матерью и Беном, электризовавшую воздух, Чарльз и Лили оставались неколебимы, поддерживая как эту дружбу, так и нарождавшуюся книгу об игре с дичью. Наверное, в самой глубине души они понимали, так же как и я (ибо моя мать выразилась на эту тему яснее некуда), что эта любовная связь ставит во главу угла интересы всех и каждого.

Но терпение Малабар истощалось. Как же она справлялась с неудовлетворенностью, напиравшей с одной стороны, и смертью Чарльза, грозившей с другой? Просто. Она наполняла шейкер льдом, доливала бурбона и заворачивалась в кокон из выпивки, приглушая боль и притупляя вину, продолжая толочь воду в ступе, бесконечно кружить вокруг той жизни, что была так желанна, того золотого кольца, что вроде и близко, а не достать. Смешав себе «пауэр-пэк», сухой «Манхэттен», она на миг замирала, заглядывала в шейкер – а потом добавляла еще унцию крепкого.

Я, смешивая «Манхэттен», годами делала то же самое.

Глава 8

В семнадцать лет, через три года после начала моей жизни как наперсницы и сообщницы Малабар, меня одолело желание уехать. Гложущее чувство вины, которое я ощущала, но не осознавала, продолжало усиливаться, как и мои проблемы с желудком. В то время я не связывала корни этой жажды странствий с матерью или с чем-либо помимо типичного подросткового стремления к независимости. Когда весной 1983 года впереди замаячило окончание школы, я интуитивно решила устроить себе годичный перерыв, прежде чем начинать учебу в колледже. В школе я вкалывала, не щадя себя, и заслужила передышку, – твердила я себе. – Я заслужила этот год отпуска, чтобы реализовать свои мечты. Кто мог бы винить меня в том, что я хочу попутешествовать?

Получив письмо о том, что я принята в Колумбийский университет, и аккуратно уложив его в ящик письменного стола, я отсрочила продолжение учебы на год, гадая, будут ли возражать мои родители. Наверное, они предложат мне провести это время, занимаясь чем-нибудь полезным, например волонтерской работой или преподаванием английского за границей, словом, чем-то таким, что можно приблизительно счесть продуктивным, познавательным или альтруистичным. Но беспокоилась я зря. Моя семья не была одержима идеей служения обществу. Меня учили считать все свои достижения результатом упорства и усердного труда. Нам было несвойственно даже упоминать слово «привилегированный», подразумевая, что в этой жизни нас просто поцеловала удача.

Так что, хоть Малабар и выразила озабоченность тем, что ей придется справляться без меня, она и глазом не моргнула в ответ на мой неожиданный план «посмотреть Америку», начиная с острова Мауи[19]. Много лет назад мы провели там несколько семейных отпусков с дедом и Джулией. Джулия унаследовала прекрасный таймшерный[20] кондоминиум в Напили-Каи и предложила мне воспользоваться им начиная с середины июня. А что потом… кто знает? Я не планировала загадывать далеко.

– Только ни в коем случае не пропусти ни одного из наших терапевтических сеансов, – сказала мать. У нас с ней была такая шутка на двоих: мол, я – лучший в ее жизни психотерапевт, не говоря уже о том, что самый дешевый. – Пообещай, что будешь звонить каждую неделю. Мы – две половинки одного целого, Ренни. Мне невыносимо так надолго расставаться с тобой.

Каким-то шестым чувством угадав мою потребность убраться подальше от Малабар, отец подарил мне на окончание школы авиабилет на Гавайи и обратно с открытой датой. Хотя мы с ним никогда открыто не обсуждали мои отношения с Малабар, он интуитивно чувствовал, что мать в отношениях со мной «потеряла берега» – как некогда и ее собственная мать.