Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Моя комната ни в одну категорию не вписывалась. Из дома мать прихватила маленький восточный коврик, торшер с плафоном в виде изогнутого колокольчика и латунной рукояткой выключателя, картину маслом, изображавшую вид на Кейп-Код: рыбачья лодка, севшая на мель в отлив. Мы застелили кровать застиранным цветастым постельным бельем и набросили сверху старинное покрывало, расшитое крупными оранжевыми тюльпанами с зелеными стеблями, найденное на распродаже обстановки одного особняка. Комната теперь напоминала то ли продолжение дома моей бабушки, то ли квартирку какой-то богом забытой горничной, то ли недоделанный кабинет.

– Может, сходим перекусить? – предложила мать, разглаживая покрывало. Несмотря на усталость, ей не хотелось признать этот день оконченным и возвращаться в опустевшее гнездо к одряхлевшему мужу. Она уже составила план переночевать у Бренды, которая жила неподалеку, в Верхнем Вест-Сайде, а утром вернуться в Массачусетс, чтобы проведать Чарльза. Малабар чувствовала, что я не горю желанием идти с ней. Ребята с моего этажа собирались заказать пиццу и перекусить в общей гостиной.

– Ты серьезно, Ренни? Не убьет же тебя прощальный ужин со мамой?

Мать перечислила все, что сегодня для меня сделала: привезла меня в Нью-Йорк, купила вешалки, удлинитель, пластиковое ведерко, чтобы таскать в нем шампуни по коридору до ванной комнаты; помогла мне все обустроить.

– Со своими соседями ты еще успеешь наговориться, за целый-то год, – добавила она с обидой. Потом смягчилась. – Прости! Просто я уже по тебе скучаю.

Мы нашли на Бродвее индийский ресторанчик. Вид у него был сомнительный, ветхую маркизу украшал картонный Ганеша; но мы решили, что потенциал у него есть. Когда явился официант, чтобы взять у нас заказ, мать сказала ему, что выросла в Бомбее и Дели и любит острое – действительно острое.

– Нам нужен настоящий вкус. Пусть шеф не стесняется: чем острее будет виндалу, тем больше нам понравится, – добавила она.

Только не мне, – подумала я, представив, как у меня будет потом болеть желудок. И стала изучать варианты хлеба: наан, роти, пури.

Потом Малабар заказала «пауэр-пэк», выдав свою обычную отрывистую тираду:

– Сухой «манхэттен». Неразбавленный. С сухим вермутом. Без льда. Без фруктов.

Когда официант озадаченно наклонил голову, Малабар раздраженно выдохнула и повторила заказ с точно такой же скоростью. Я попросила пиво «Тадж-Махал».

Глаза мои заслезились после первого же куска баранины. К моему удовлетворению, у матери на верхней губе тоже выступил пот.

Она шумно глотнула воды, и мы обе начали смеяться. Мало кому удавалось уесть Малабар в кухне. Либо официант поймал ее на слове – что она готова к острому, – либо нам решили преподать урок, и теперь вся поварская братия дружно потешалась. Мы заподозрили второе.

– Ты выглядишь счастливой, мам, – заметила я.

– Ну, явно не от перспективы снова лишиться тебя, – ответила она, нахмурившись. – Но теперь у меня по крайней мере будет лучший предлог для всех моих поездок в Нью-Йорк. – Она осторожно откусила кусок виндалу, завернув мясо в лепешку. – Кажется, все потихоньку налаживается. Жизнь стала намного проще, когда Хейзел освоилась у нас дома. Я теперь могу позволить себе такое – ночевать в другом месте, – не беспокоясь о Чарльзе.

– А Хейзел остается на ночь, когда тебя нет в городе? – спросила я.

– Нет. Пока Чарльз не нуждается в помощи такого уровня, – покачала головой мать. – Она просто приходит до того, как Чарльз возвращается домой с работы, прибирается, готовит ужин и следит, чтобы он принял свои лекарства. Она раньше работала спасателем.

Их новая квартира, расположенная в городской черте Бостона, была ближе к офису Чарльза, чем прежняя, но вечерами подниматься в гору ему было намного тяжелее.

– По правде говоря, Хейзел нужна в такой же мере мне, как и Чарльзу. Ее присутствие дарит мне душевный покой. Я никогда не простила бы себя, если бы с ним что-то случилось, а рядом не оказалось никого, чтобы помочь.

– Какого Чарльз о ней мнения? – спросила я.

– О Хейзел? – Этот вопрос на миг озадачил ее, словно она никогда над ним не задумывалась. – Трудно сказать. Он ее терпит. Да и не сказать, чтобы она ему в подруги набивалась.

– А готовит она хорошо?

Мать пожала плечами, потом улыбнулась.

– Уж поставить-то еду на стол определенно способна. Но, будем смотреть правде в глаза, наша планка на кулинарном фронте достаточно высока, не правда ли?

Мне хотелось какой-то определенности, которую Малабар, по всей видимости, была не готова мне дать.

– Но в общем и целом все это его устраивает? Или нет? – допытывалась я.

– Ты же знаешь Чарльза. Он не привык жаловаться. Но, честно говоря, в этом вопросе решение не за ним. Несомненно, он предпочел бы, чтобы я была дома каждый вечер и заботилась о нем сама, но я просто не могу этого сделать. Просто не могу. Я сошла бы с ума. – Мать махнула официанту и заказала бокал вина. – Не теперь, когда ты снова уехала, решив пожить для себя.

Я велела себе не заглатывать наживку, но удержаться не смогла.

– Разве учиться в колледже – это жить для себя? – спросила я.