Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

В телефонных переговорах мы с Малабар силились найти идеальную начальную фразу. Мы решили, что нет никакого надежного способа мягко преподнести обвинение в адюльтере, поэтому остановились на «с прискорбием сообщаю вам…». Второй параграф варьировался в зависимости от адресата, но в основном преподносил конкретные подробности и описывал сценарий: Малабар и вашего мужа видели выходящими из отеля Four Seasons… Есть корешки билетов поездки на выходные в Нью-Йорк… Фото, на котором ваш муж запечатлен с Малабар, было найдено на ее прикроватной тумбочке. Наибольшего обдумывания требовали заключительные строки. Должно было казаться, что Хейзел приводит веские доказательства, но вместе с тем в представленном ею сценарии должен был быть изъян, опровержимый факт, который подрывал бы веру в ее обвинения. Мы достигли этого, выбирая дату, на которую у предположительного любовника было железное алиби – какое-то большое семейное событие, например день рождения или годовщина, по каковой причине он никак не мог участвовать в якобы состоявшемся свидании.

Малабар писала, переписывала и отшлифовывала черновики этих писем, подражая почерку Хейзел. Она читала их мне по телефону и, если появлялись какие-то сомнения насчет итогового варианта, переделывала письмо. Когда все доносы были закончены, она запечатала их в конверты и объехала Бостон, Кембридж и Ньютон, отправив из разных почтовых отделений.

Когда посыпались звонки от шокированных подруг, я воображала Малабар в кухне, одной рукой прижавшую к уху трубку, прислонившуюся к стене. Наверное, поначалу она нервничала, но я знала, что мать вскоре найдет нужный тон. По плану она должна была вести себя так, будто принимает эти звонки уже не один день.

Нет, ты можешь в это поверить?! – Я представляла, как Малабар произносит эти слова, наворачивая телефонный шнур на свои длинные изящные пальцы. – Мне так жаль, что это заставило тебя расстроиться, пусть и ненадолго!

Потом пауза, во время которой подруга задает вопросы.

О да! Я уволила ее на прошлой неделе, – серьезным тоном продолжает Малабар. – Но кто знает, сколько она успела причинить вреда?

А потом снова вопросы.

Это был какой-то кошмар – не знать, кому еще она написала и кто мог поверить в ее ложь. Она явно хотела уничтожить мою репутацию. Хотя вполне может оказаться, что она просто сумасшедшая.

Наконец, покончив с болтовней, Малабар получала удачную возможность попросить собеседницу о большом одолжении. Утверждая, что с ног сбивается, стараясь как-то возместить причиненный ущерб – на всякий случай заблокировать кредитные карты, пересмотреть банковские отчеты, отследить все телефонные звонки, – она спрашивала подругу, не окажет ли та любезность, позвонив Лили и рассказав ей о случившемся. Мол, она беспокоится, что Лили тоже могла получить такое письмо. Малабар прекрасно понимала, что Лили хватит пары таких звонков – и она сделает вывод, что любые возможные сведения, полученные от Хейзел, будут «уткой».

С каждым телефонным звонком, как представлялось мне, мать все больше чувствовала себя в своей стихии, лучась уверенностью и харизмой.

Это было бы даже смешно, если бы бедный Чарльз не был так унижен. Когда я смотрела ее рекомендации, никто не упомянул, что она двинутая на всю голову.

 – Тут Малабар могла рассмеяться. – Десяток любовников, все эти ужины и поездки… да когда бы я успевала при этом еще и писать еженедельную колонку?!

Наверное, у каждой из этих женщин возникала одна и та же мысль: кто, кроме сдержанной и элегантной Малабар, смог бы выйти из этой катастрофической ситуации с такой грацией и юмором? Наверняка все они хотели заполучить ее в лучшие подруги, но это почетное место уже было моим.

Глава 12

Когда Хейзел была повержена, а Лили так и не узнала об измене мужа, поднявшаяся было хаотическая буря быстро развеялась и отношения Бена с моей матерью вновь вернулись в некое подобие равновесия.

Чего нельзя было сказать обо мне.