Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Все пятнадцать кварталов на обратном пути от Бренды к Джон-Джей-Холлу я напрягала разум в попытках понять, что могло случиться, и тревога поднималась в моей груди. Начинался февраль, прошла всего пара дней после годовщины смерти Кристофера. Это была не та дата, о которой упоминали родители, не та, которую мы отмечали как семья, но я запомнила ее еще в детстве, изучая потертый фотоальбом Кристофера в парусиновом переплете. На его последней странице была одинокая засушенная красная роза и слова: Конец – 2 февраля 1964 года. Всем сердцем, навсегда.

Всякий раз, как я касалась этой хрупкой розы – краски давно вылиняли с ее стебля и цветка, труха от листьев и лепестков собиралась в складке альбома, – я ощущала контакт с женщиной, которой не знала, с женщиной, которая прожила на свете тридцать четыре года до начала моего существования. В какой-то момент той жизни она написала эти слова, положила эту розу на последнюю страницу альбома своего мертвого сына и закрыла его.

Я прикасалась к этой розе по меньшей мере раз сто, и каждый раз моя реакция была одинаковой: колкое ощущение за глазами, ком, клубившийся в горле, внезапная пустота в груди, которая угрожала моей способности дышать. В детстве я верила, что моя физическая реакция связана с потусторонней связью, которая образовалась у меня с Кристофером. В конце концов, у нас был общий день рождения, и мне нравилось воображать, что мы способны пересекать границу между живыми и мертвыми с помощью секретного портала этой розы. Но теперь я понимала, что та связь, которую всегда ощущала, соединяла меня с матерью, а не с Кристофером. Я сожалела о своей эмоциональной язвительности в последние пару месяцев и сказала об этом сразу же, как только позвонила ей из своей комнаты в общежитии. Это мгновенно разрядило ситуацию, и извинения полились с обеих сторон. Казалось непостижимым, что мы не разговаривали – по-настоящему – с самого октября.

А потом:

– Чарльз… – тихо сказала мать.

– Что с ним? – спросила я.

Последняя ангиография Чарльза – исследование, в ходе которого в кровеносную систему впрыскивали контрастное вещество и с помощью рентгеновских лучей изучали состояние кровообращения, – показала, что аневризма в его мозгу разрослась до критического состояния. Кардиолог и прежде говорил матери, что при слабом сердце Чарльза необходимая операция крайне рискованна, – об этом мы уже знали. Теперь он давал Чарльзу пятидесятипроцентный шанс пережить хирургическое вмешательство. Без операции аневризма рано или поздно прорвалась бы, и через считаные минуты Чарльз был бы мертв. В этом врач был уверен на все сто процентов.

– Что думает Чарльз? – спросила я, когда мать завершила свой рассказ.

– Он до сих пор не знает. Доктора категорически не рекомендуют говорить ему, – ответила она. – И я решила, что они правы. Какой в этом толк? Он не смог бы наслаждаться своей жизнью. Он был бы в ужасе, зная, что каждый день может оказаться для него последним.

Я сомневалась в мудрости этого решения – не говорить. А как же последняя возможность со всеми примириться и попрощаться? Будь я в положении Чарльза, то хотела бы знать. Кроме того, наверняка он уже догадывается. И я задумалась, расстраивает ли его этот обман.

– Операция запланирована на осень, – сказала мать, глубоко вздохнув. – Надеемся, что непосредственной опасности для Чарльза нет и что он сможет насладиться прекрасным летом.

– И ты скажешь ему об этом… когда?

– Осенью и скажу. Пожалуйста, приезжай домой сразу, как закончатся занятия. Возможно, это наше последнее лето с ним.

Глава 13

Летом 1985 года у Чарльза была причина чувствовать себя счастливым. Его уверенность в том, что однажды останки «Уиды» будут найдены – возможность, которую вся наша семья коллективно отметала, – недавно подтвердилась. Археолог Барри Клиффорд обнаружил остов судна менее чем в двадцати милях от нашего дома и недалеко от того места, где, как подозревал Чарльз, оно нашло свое последнее пристанище. Теперь регулярно появлялись сообщения о связанных с ним трофеях: рукоятях мечей, пиастрах XVIII века, целехонькой пушке. Все лето мой отчим прочесывал местные газеты в поисках новостей, дожидаясь подтверждения идентичности судна, которое могло стать первым и единственным найденным затонувшим пиратским кораблем. С восторгом отмщенного Чарльз зачитывал вслух статьи, перечисляя обнаруженную добычу – кольца, ложки, серебряные и золотые монеты, – и засыпа́л нас сведениями об «Уиде», которые мы уже знали. Корабль впервые вышел в море в 1717 году и был захвачен пиратами после отплытия с Ямайки. Предводителем пиратов был Сэмюэл Беллами – Черный Сэм. Судно было более сотни футов в длину. Оно перевозило в грузовом трюме африканских невольников.