Дикая одиссея. 6 000 км по Сибири, Китаю и Монголии с моими собаками

Вспоминается случай, который произошел с моей невероятной головной собакой по имени Вульк. Это было во время съемок фильма «Последний зверолов». Собачья упряжка зверолова — моего друга Нормана — была на самом деле моей. Поэтому собаки подчинялись не столько этому актеру, который их тренировал, сколько режиссеру-постановщику, кем являлся я, и это давало большое преимущество.

В тот день мы должны были снять сложную сцену, которая очень эффектно вписывалась в фильм и в которой сани, начав соскальзывать в сторону, падают вместе с собаками в пропасть. Моя бригада «рабочих сцены», специализирующихся на съемках в высокогорье, соорудила целую систему, позволяющую удержать сани в самый последний момент, когда они оказываются вместе с собаками в состоянии неустойчивого равновесия, — подобно автомобилю, передняя часть которого балансирует над пропастью. Норману при этом предстояло изо всех своих сил тянуть назад сани и собак, уже почти свалившихся в пропасть.

— Но собаки наверняка не захотят туда бежать. Они-то ведь не знают, что специальная веревка не позволит им упасть.

— Они сделают это… потому что я попрошу их это сделать, — ответил я оператору, который (вполне обоснованно!) удивился такому заявлению.

Я тогда пошел к Вульку и долго объяснял ему, что мы намереваемся осуществить. Вульк, конечно же, ничего из моих объяснений не понял, однако цель данного разговора заключалась в том, чтобы заставить его понять всю важность текущего момента, а заодно и подбодрить. Я также подвел его к краю обрыва — туда, куда ему придется во время съемок побежать, чтобы мы могли отснять нужный эпизод. Там, на краю обрыва, я долго его гладил, а он встревоженно смотрел на обрыв, оценивая, насколько тот опасен.

— Он никогда туда не побежит, — дружно заявила съемочная бригада.

Я предпринял первую попытку, и… И все произошло именно так, как я себе это представлял.

Вульк, будучи умной собакой, сделал в максимальной степени то, что счел возможным в данных условиях сделать, прекрасно понимая, что мое намерение заключается в том, чтобы заставить его побежать как можно левее.

— Нет, Вульк, йап! Йап еще!

Вульк остановился, взглянул на обрыв, а потом долго смотрел на меня. Я размеренным и очень спокойным голосом произнес:

— Да, мой Вульк, йап.

Он захотел услышать это от меня еще раз, чтобы убедиться, что никто из нас двоих не ошибся (он — в понимании этого странного приказа, а я — в оценке связанных с его исполнением рисков).

Затем, сдавшись, Вульк подарил мне самый лучший подарок из всех, какие только могут быть. В своем слепом доверии ко мне он направился туда, куда я его попросил. Сани зависли над пропастью, веревка их удержала, и со баки, спасенные Норманом от смертельного падения (веревку в кадре, разумеется, видно не было), подарили фильму замечательный эпизод.

В глазах «рабочих сцены», ставших свидетелями того, что произошло между мной и Вульком, я увидел слезы.

— Невероятно! — ошарашенно повторял кто-то из них.

Да, этот пес был невероятен.

Как сегодня были невероятными Бюрка и Мивук, которые вели за собой упряжку по этому отвратительному льду, причем в снежную бурю, только потому, что я попросил их это сделать. Такая самоотверженность трогает меня до слез.

33

Этот участок пути вызывает у меня тревогу.

Шестьдесят километров по прямой от одного берега к другому, однако километров этих будет по меньшей мере восемьдесят, если учесть крюки, которые мы будем вынуждены делать, чтобы обогнуть трещины и торосы.

Не далее как вчера два автомобиля УАЗ проехали по льду, и все обошлось благополучно.

Погода — великолепная, ветер утих еще на рассвете, и денек обещает быть спокойным.

— Бюрка, Мивук! Это наш последний большой этап. Как только мы окажемся на той стороне, можно будет считать, что мы победили.

Ком осматривает всех собак, а особенно тщательно — свою. Когда родился Мивук, я сказал, что этот щенок будет принадлежать ему, и Ком гордится тем, что у него есть собственная ездовая собака. По правде говоря, есть чем гордиться.