Дикая одиссея. 6 000 км по Сибири, Китаю и Монголии с моими собаками

Некоторые из монахов и послушников присутствуют при нашем отъезде, однако большинство из них отправляются из церкви в свои убогие кельи, не обращая ни малейшего внимания на то, что здесь происходит. Им, по-видимому, не разрешают интересоваться мирскими делами. Они идут медленно и, судя по еле заметному шевелению губ, шепчут молитвы, которые произносили уже тысячи раз. Прошлой ночью мы с Комом спали в комнате с одним из послушников, которому «возбраняется» с нами разговаривать и который вставал каждые два часа, чтобы помолиться. Он и восемь других послушников должны через несколько недель дать обет послушания, целомудрия и бедности. Согласно церковным требованиям, досужие разговоры и все прочие «забавы» мешают сосредоточить внимание на мыслях о Боге. Монахам надлежит кушать необильную и простую пищу, спать поменьше, неустанно молиться и предаваться духовному созерцанию. И ничем другим не заниматься… В четыре часа утра монах, держащий в руке колокольчик, прошел по коридорам и возвестил с его помощью об обедне с певчими, на которой должен присутствовать весь монастырь и которая длится больше двух часов. Когда я спросил Кома, привлекает ли его монастырская жизнь и хочет ли он, чтобы я оставил его здесь, он молча посмотрел на меня взглядом, из которого стало понятно, что его гораздо больше привлекает жизнь погонщика собачьей упряжки, чем жизнь в монастыре.

Я признаю, что в выборе этих людей есть что-то поразительное. Нужно быть глубоко верующим, чтобы согласиться на лишения и отказаться от мирской жизни, полной удовольствий. Уважение к таким людям всегда смешивается с возникающими многочисленными вопросами. Вопросами, которые мои дети задали нашему дальнему родственнику, ушедшему в монастырь Сен-Бенуа-сюр-Луар, к которому мы однажды приехали в гости. Я не могу не вспомнить о безмятежности, которая чувствовалась в этом монахе, отошедшем от мирских дел и живущем скудно, но насыщающем себя духовной пищей.

Чтобы покинуть монастырь, нужно проехать под аркой и сделать длинный поворот на дороге, засыпанной крупной галькой и совсем не покрытой снегом. Дорога эта ведет к Байкалу, находящемуся на расстоянии двух сотен метров. Я договорился с Комом, что встречусь с ним на озере, поскольку участок пути до озера — довольно опасный.

И в самом деле, мои собаки пытаются вписаться в поворот на высокой скорости, и сани очень сильно заносит в сторону, пока один из полозов не ударяется о большой камень. Я падаю с саней на землю, но продолжаю держаться за них, потому что, если я их отпущу, одному Богу будет известно, во что они еще могут ударить — может, в моих собак… Собаки, продолжая бежать, тащат вниз по склону сани и меня, лежащего на земле. Несколько камней, выступающих из земли, пересчитывают мне ребра. Я кричу собакам, пытаясь заставить их замедлить бег, но они, увлекаемые порывом и крутизной спуска, не могут остановиться.

Как я умудрился не пораниться?

Это для меня тайна. Арно, который присутствовал при этом падении и последовавшими за ним событиями, тоже недоумевает.

У погонщиков собачьих упряжек, наверное, имеется какой-то свой бог, который их оберегает.

Никогда — ни в одной из моих экспедиций — со мной не случалось так много серьезных падений, и, откровенно говоря, я не знаю, как до сих пор умудрился ничего не сломать. Я, безусловно, человек довольно ловкий, даже очень ловкий, и это компенсирует мою недостаточную физическую силу. У меня также выработались очень ценные рефлексы, которые базируются на большом опыте и позволяют очень быстро совершать действия, позволяющие спасти себя и собак, в частности, моментально принимать положение тела, позволяющее избежать телесных повреждений, однако это не дает исчерпывающего объяснения…

Мне везло. Очень сильно везло. В этом у меня нет никаких сомнений, ибо я несколько раз находился буквально на волоске от серьезных неприятностей.

Остается еще три дня. Тихий внутренний голос говорит мне: «Николя, не шути со своим везением. Во всяком случае, когда дело касается Кома».

Озеро Байкал, покрытое льдом, сегодня представляет собой великолепное зрелище, которое усиливается ярким солнцем, заставляющим лед сверкать и переливаться. Собаки храбро бросились на эту скользкую поверхность, которую они ненавидят. Ком находится рядом со мной, поэтому я стараюсь быть предельно сосредоточенным и не отрываю глаз ото льда, на котором каждая трещина и каждое изменение цвета или структуры дают информацию, которую я анализирую, чтобы выбрать правильный маршрут.

Бюрка и Мивук, занимая положение во главе упряжки, четко выполняют мои приказы. С такой великолепной упряжкой на этом голубоватом льду возникает ощущение, что я играю произведение Моцарта на первоклассной скрипке.