Дикая одиссея. 6 000 км по Сибири, Китаю и Монголии с моими собаками

«Позволю ли я тебе ехать дальше, мой маленький французик? Позволю ли я тебе пересечь эту степь, не продемонстрировав свою мощь?» Вот что шепчет ветер мне на ухо, и я слышу, как он начинает дуть — все еще нерешительно, но уже достаточно сильно для того, чтобы пригнуть траву. А затем все более и более сильными порывами принимается терроризировать беззащитную степь.

Я люблю холод, но ненавижу ветер. Однако я ни в коем случае не говорю этого, чтобы не вызвать его гнев…

В течение всего дня ветер свирепствует, но не очень сильно. Я пригибаюсь, и мы мчимся, мчимся, мчимся… Еще немногим более ста пятидесяти километров — и нас встретят горы и деревья. Там ветер пусть дует столько, сколько ему угодно, чтобы показать мне, на что он способен. Находясь в глубине спасительного леса, который я просто обожаю, я буду слушать, как ветер завывает в ветвях. Однако мы находимся еще далеко от этого леса — настолько далеко, что нигде, аж до самого горизонта, не видно никаких изменений в рельефе местности. Путешествуя по пустыне, я начинаю видеть миражи — стволы деревьев и горы, которых на самом деле вокруг нет. Да уж, деревьев мне очень недостает. Хотя в этой степи мне частенько удавалось встретить в деревнях и юртах тепло, которое мне в лесу обеспечивают деревья, все-таки вот уже две недели, как я не видел ни одного дерева. И я мечтаю о том, как разведу костер. Огромный костер.

— Живее, мои собачки! Живее!

Мы мчимся по степи. Мчимся по степи туда, где лес.

К концу дня окружающий меня пейзаж меняется. Собаки, как мне кажется, шутя преодолевают небольшие неровности местности. Они лишь в крайних случаях позволяют мне сходить с полозьев саней и бежать, держась за рулевую дугу, чтобы как-то помочь, когда они движутся в гору.

— Не надо этого делать! Не надо! — как мне кажется, говорят они. — Побереги силы до того времени, когда мы окажемся в настоящих горах.

Они бегут с равномерностью метронома, и я могу часами восхищенно наблюдать за их бегом, ни на что не отвлекаясь. Мне нравится этот хорошо отрегулированный механизм, который наводит на мысли о футбольной команде, действия которой обычно идеально скоординированные и эффективные.

— Хорошо, мои маленькие собачки! Хорошо, мой Мивук! Хорошо, Бюрка!

Они поочередно с радостным видом оглядываются, показывая, что оценили комплимент.

— Прекрасно, моя Квест!

Легкое подрагивание показывает, что Квест услышала мои слова, однако она не опускается до того, чтобы обернуться. Дарк же, наоборот, оборачивается каждый раз, когда я упоминаю какую-либо собаку: он ждет своей очереди. Какой он нетерпеливый!

— Да, хорошо, Дарк! Хорошо, Вольф!

Добродушный гигант Вольф слегка поворачивает голову — так, будто бы ему хотелось поправить ошейник. Это его характерная манера выражать самодовольство и показывать, что он меня услышал.

— Хорошо, Хэппи! Хорошо, Кали!

Эти двое сильнее натягивают свои постромки, тем самым показывая, что рады тому, что я о них не забыл.

— Да ну как же о вас забыть, приятели?! Забыть моих выдающихся бегунов? Никогда! Хорошо, Кали!

Кали любит подбадривающие слова и нуждается в них. Ему очень нужно мое внимание в течение всего дня. Не очень уверенный в себе и притесняемый другими собаками, во всем доминирующими над ним, Кали нуждается в ласке, и я ему ее дарю.

— Хорошо, мой Казан! Очень хорошо!

Казан не оборачивается, но я знаю, что он услышал комплимент и высоко его ценит. Казан просто не склонен к экспрессивности — только и всего.

Я теперь уже знаю своих четвероногих спутников так хорошо, что кажется, будто я находился рядом с ними всю их жизнь.

Сегодня во второй половине дня мне вспоминаются другие собаки, которые сыграли немаловажную роль в моей жизни: Гао, Таран, Кюрвик (которые уже находятся на вполне заслуженной «пенсии»), а также Чип, Квебек, Торок, Байкал, Вульк и, конечно же, их дедушка и прадедушка Очум.

Воспоминания уносят меня на Аляску, в Канаду, в Лапландию и в снежные пустыни Лабрадора. Я думаю о своих путешествиях, о годах скитаний и задаюсь вопросом, что же в действительности из себя представляю, если, с одной стороны, я люблю путешествовать, а с другой — вполне способен быть домоседом на своей ферме в Солони и нуждаюсь в какой-то постоянной «пристани», нуждаюсь в общении с близкими родственниками, нуждаюсь в любви со стороны своих детей и жены… Противоречит ли одно другому? Я уезжаю, чтобы с удовольствием возвратиться домой? Я сижу дома до тех пор, пока мне снова не приспичит отправиться в путешествие?

Я считаю дни, отделяющие меня от встречи с младшим сыном, с которым я увижусь раньше, чем с другими своими близкими родственниками. Остается еще сорок дней. Я знаю, что он тоже считает дни. Кто из нас двоих считает их чаще?

* * *

Чем я не угодил богу ветра?