Дикая одиссея. 6 000 км по Сибири, Китаю и Монголии с моими собаками

Мои друзья не отстают от меня, пусть даже мне и не сразу удается уговорить их снова отправиться в путь. Я путешествовал с эскимосами, индейцами, тофаларами, бурятами, эвенками и многими другими обитателями северных стран, которые я очень люблю, однако ни разу не встретил того, кому нравилось бы отправляться в путь с утра пораньше, да еще и без долгих сборов. Я же очень не люблю мешкать именно в это время суток, когда дорога зовет меня сильнее всего. Сказать, что я нетерпеливый, — это значит очень сильно приуменьшить. Мои друзья полагают, что следовало бы придумать слово, отражающее это нетерпение, которое является почти болезнью и которое я проявляю практически при любых обстоятельствах, а особенно непосредственно перед отъездом. Я очень не люблю, протранжирив утреннее время, с наступлением темноты застрять где-нибудь на середине дневного этапа, чувствуя при этом, что день прошел впустую.

Сегодня мороз довольно чувствительный: температура в начале дня опускается почти до минус сорока. Мы трогаемся в путь в тот момент, когда красноватое солнце появляется из-за гребня горы, находящейся прямо перед нами.

Толщина снежного покрова теперь уже значительная. Кряхтя, я толкаю сани вперед, чтобы помочь собакам. Ситуация еще больше усложняется, когда мы покидаем эту широкую долину и оказываемся в соседней долине — более узкой, на другом конце которой нам снова придется преодолевать перевал. К снегу добавляется еще одна проблема, новая для меня, — заросли ольхи. Они такие густые, что я иногда вижу не дальше передней части своих саней, а от лошадей, вслед за которыми мы продвигаемся, я вижу только торчащие из зарослей головы. Как мне управлять упряжкой в таких условиях? Справятся ли собаки без моего вмешательства? Они справляются, подбадриваемые Бюркой, которая проявляет исключительную стойкость.

— Хорошо, моя Бюрка! Очень хорошо!

Мои комплименты ее очень радуют. Она, пожалуй, прошла бы и сквозь пламя, если бы я ее об этом попросил! Ну как я мог подумать, что Бюрка позволит мне усомниться в ее способности эволюционировать в качестве головной собаки? Позади нее — но вместе с ней — другие собаки прилагают максимум усилий, действуя солидарно, без какого-либо соперничества или ревности. Даже Мивук, хоть я и отодвинул его на второе место позади Бюрки, не обижается на меня и изо всех сил тянет свою постромку.

— Хорошо, мой Мивук! Хорошо, собачки!

Я перечисляю их всех, чтобы подбодрить. Мы преодолеваем ужасную зону, представляющую собой что-то вроде большого лосиного болота (я замечаю троих лосей и множество лосиных следов во всех направлениях). Болото это полностью заросло ольхами, за исключением лишь сети маленьких ручейков, которые соединяются друг с другом и по которым мы иногда пытаемся двигаться. Мы регулярно наталкиваемся на узкие проходы между деревьями, через которые лошадям протиснуться гораздо легче, чем десяти собакам и саням, которые эти собаки тащат за собой. Сказать, что я обливаюсь потом, — это значит соврать, потому что я не просто обливаюсь, а буквально истекаю потом.

Главная трудность такого типа ситуации заключается в том, чтобы суметь сохранить хладнокровие и удержаться от ругательств, которые так и хочется обрушить на окружающий мир и которые собаки наверняка примут на свой счет. Нужно, наоборот, абсолютно спокойно преодолевать каждое препятствие, анализируя, каким образом с ним будет проще справиться, и постоянно подбадривать собак. Если сани перевернутся, упадут в яму, застрянут, ни в коем случае нельзя нервничать, а особенно — что-то сердито кричать.

— Хорошо, мои маленькие собачки! Хорошо!

Сани перевернулись и лежат полозьями верх: при попытке преодолеть крутой берег ручья один полоз застрял в густом кустарнике. Я оставляю их в состоянии крайне неустойчивого равновесия, и, как только я ослабляю натяжение веревки, они обрушиваются вниз, в своем падении увлекая за собой нескольких собак, в том числе Кали, Казана, Хэппи и Камика, которые тут же запутываются в своих постромках.

— Тихонько! Тихонько!