Дикая одиссея. 6 000 км по Сибири, Китаю и Монголии с моими собаками

Прокладывать тропу на замерзшей реке, лед на которой не отличается однородностью, — нелегкое искусство, требующее большого опыта. Такой опыт лично я приобрел в результате того, что проехал на собачьей упряжке несколько тысяч километров по сотням ручьев, рек и прочих водоемов всевозможных разновидностей, где столкнулся со всем, что только можно себе представить. К этому опыту может добавляться что-то вроде шестого чувства, которое у человека либо имеется, либо нет. Эдакий «инстинкт льда». Я без преувеличения могу сказать, что за свою жизнь встретил только одного человека, который владел данным искусством достаточно хорошо (и, несомненно, лучше меня). Я имею в виду Рока — моего спутника, с которым мы сняли фильм «Последний зверолов» и который прокладывал тропу во время моего путешествия через Сибирь от озера Байкал до Москвы. Рок обладает большим опытом во всем, что касается пребывания на не освоенных человеком пространствах, поросших кустарником и деревьями. Он провел много времени в лесах, ставил капканы, охотился, ловил рыбу, совершал длинные путешествия на собачьих упряжках и мотосанях. Он в совершенстве знает и умеет делать все, что нужно знать и уметь человеку, находящемуся на таких пространствах. В частности, он разбирается в качестве льда и обладает невероятным чувством безопасной тропы, которое позволяет ему всегда верно выбирать хороший участок и принимать правильные решения относительно того, в каком направлении ехать. Однако, как и многие другие люди Севера, с которыми я встречался во время своих путешествий, Рок иногда становится рассеянным, погружается в какой-то свой мир, отрешается от реалий съемок фильма или проведения экспедиции, требующих соблюдения определенных правил. Если идеальная собака как таковая существует, то идеального спутника не бывает.

Совершив за свою жизнь более двадцати экспедиций, проведя по нескольку месяцев в разных местах в северных странах, пообщавшись с охотниками-звероловами, индейцами и кочевниками, я приобрел огромный опыт, делающий из меня специалиста, способного обучить индейца в Канаде или на Аляске приемам, которые я перенял у эвенков в Сибири или у лапландцев.

Вполне очевидно, что мои спутники не обладают таким опытом и, соответственно, в их знаниях имеются существенные пробелы, поэтому они и совершают ошибки — например такие, какую сегодня сделали Фабьен и Ален. А как могло бы быть по-другому? Ален провел много лет на Крайнем Севере, в Сибири, в Юконе, в Квебеке, но практически никогда не путешествовал по льду рек и не научился его анализировать, тем более что он чаще всего двигался по уже существующим тропам, проложенным кем-то другим. Что касается Фабьена, то, хотя он учится быстро и хорошо, это все-таки его первое путешествие на Север. Он обогатил свой опыт обращения с животными, тренируя моих собак сначала в Веркоре, а затем в Сибири, но лишь открывает для себя этот мир, как я открывал его для себя тридцать лет назад, обучаясь азам жизни посреди неведомой мне дикой природы и совершая при этом ошибку за ошибкой. Некоторые ошибки стоили очень дорого, но они позволили мне освоить азбуку Севера, которую я знаю уже довольно хорошо. Я высоко ценил и даже обожал этот длинный период обучения, во время которого шаг за шагом развивался. Мне гораздо меньше нравится период, в ходе которого приходится сталкиваться с неопытностью других людей, когда я путешествую в компании с кем-то еще. Будучи довольно нетерпимым и нетерпеливым, я не обладаю даром учителя, которому доставляет удовольствие передавать знания. Зато мне очень нравится обучать своих детей и даже чужих отпрысков. Я в душе скорее учитель младших классов, чем старших.

Когда я снова встречаюсь с кем-то из своей бригады — будь то Пьер, Арно, Фабьен или Ален, — мне приходится делать над собой усилие, чтобы не фокусироваться на их ошибках, а говорить большей частью о чем-то более важном. Друзьям не нравится мое отношение к тому, каким образом они действуют, поскольку я зачастую требую от них совершенства и чрезмерно их критикую. Я — своего рода всевидящее око, которое смотрит на них с осуждением, пусть даже я и пытаюсь этого не показывать, и мои друзья это хорошо чувствуют. Они иногда жалуются по этому поводу, но я не могу допустить того, что может повредить успешному проведению нашей экспедиции или подвергнуть кого-то опасности. И вот я — с характерной для меня нехваткой дипломатичности — раздаю советы, высказываю свое мнение и критикую. Друзья внимают моим словам и в конце концов соглашаются с правильностью моих советов и справедливостью моей критики, которую я распределяю почти в равных долях!