Читаем «Дипломат поневоле». Воспоминания и наблюдения полностью

Такие мысли занимали меня, когда я впервые переступал порог посольства. Мной овладел страх. В каком положении окажусь я среди этих волшебников и чудотворцев? Каким неопытным и незнающим сочтут меня мои коллеги? Но уже через несколько дней я, слава богу, понял, что мое беспокойство было напрасным. Где найти в наше время Талейрана или Меттерниха? О них остались лишь воспоминания. И вся история дипломатии представилась мне простым сборником басен, подобно пятикнижию Моисея. Одним словом, когда я столкнулся с этим неизвестным мне доселе дипломатическим миром, я испытал величайшее в своей жизни разочарование.

Разумеется, я не был столь наивен, чтобы подходить к людям нашей эпохи, которая изобилует бездарностями, с мерилом прошлого столетия. Однако я все же надеялся, что политические события могут быть своевременно и объективно оценены именно дипломатами, которые имеют возможность непосредственно наблюдать за ними и получать информацию из первоисточников. Разве, думал я, дипломатические круги не являются своеобразной политической кухней? Кто, если не дипломаты, в курсе всех событий в мире?

Понадобилось совсем немного времени, чтобы я убедился в своей ошибке. Как выяснилось, дипломатия была далека от совершенства. Источником информации для дипломатов служили такие же газеты или радио, которыми пользовались простые смертные. Редко, очень редко получали они сведения от своих компетентных органов, но и то, сведения эти были, как правило, искажены или оказывались ложными. Тут надо добавить, что официальная информация поступала всегда с опозданием. Встретятся, например, два государственных деятеля, а посол узнает о содержании их беседы дней через десять, то есть тогда, когда о ней уже говорит весь мир.

Это случилось в один из наиболее сложных в политическом отношении периодов последней мировой войны. Я получил шифрованную телеграмму с грифом «секретно» и «лично» (кстати говоря, единственную секретную телеграмму, которая была мне адресована в то время). Я уединился в своем кабинете, заперся на ключ и с большим интересом стал ее расшифровывать. В тот момент Би-Би-Си передавала по радио последние известия. Опасаясь, что голос диктора не даст мне сосредоточиться, я уже протянул руку к приемнику, чтобы его выключить, как вдруг понял, что диктор сообщает ту же самую новость, которую только что поведали мне лежащие на столе цифры, но сообщает ее еще более подробно и обстоятельно. Вот тебе и дипломатическая тайна! И все еще сидя за запертой дверью, я принялся хохотать, хохотать над самим собой, положившим столько труда на расшифровку уже ненужной телеграммы, и над другими дипломатами, которые, вероятно, часто попадали в аналогичное положение, но ни на йоту не теряли при этом своей серьезности. Так же, как и я, они зря тратили время и портили глаза, разбирая сложный и запутанный шифр, но никогда не испытывали такого разочарования, потому что настоящему профессиональному дипломату безразлично, что пишут газеты и о чем кричит радио. Истина для него лишь на бумаге с печатью, и события не имеют места, пока они не подтверждены соответствующей официальной телеграммой… Вследствие этого дипломатия часто плетется в хвосте событий, не успевая за ними. Жизнь проходит мимо, а господа послы смотрят ей вслед. Точно так же чиновники Форин оффиса, а еще раньше их агенты из Интеллидженс сервис[22]

прозевали в свое время наступление турецкой армии, стремительно продвигавшейся к Измиру.

Почему же дипломатия находится в таком смешном положении? Да просто потому, что она – учреждение анахроническое, связанное по рукам и ногам традициями и обычаями прошлых веков. Ей чужда динамика нашего века, ей неведомо и существование новых движущих сил общества, определяющих судьбы многих народов и государств. Так, дипломатия не знает, в какую могучую силу превратилось, например, общественное мнение, она не признает все возрастающий авторитет народных масс, и национально-освободительное движение, происходящее в каком-нибудь районе земного шара, воспринимается ею как обычное восстание в колониях, которые столь часто вспыхивали в прошлом веке и сразу же подавлялись.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное