Читаем «Дипломат поневоле». Воспоминания и наблюдения полностью

Но уважающему себя дипломату вообще незачем заниматься подобными бесплодными делами. Ему незачем также смотреть в мутные воды «общественного мнения», когда под рукой у него чистый источник «официальной разведывательной информации». Его сфера – высшие правительственные круги, ему нечего делать среди уличной толпы. Какое дело господину послу до разных там восстаний? Ими могут интересоваться политические деятели, полицейские чиновники, наконец, армия. Его дело – смотреть на все свысока, не замечать очевидное, пройти по свету, не запылив своих лакированных туфель, потому что он – персона грата, личность исключительная и неприкосновенная, судить о которой со стороны никто не вправе. Мы сказали личность? Простите, берем свои слова назад. Дипломат – сверхчеловек, он – символ, священный символ! И это не шутка, потому что он представляет государство. Он – тень короля, императора или президента, тень, протянувшаяся в другую страну. Там, где он аккредитован, для него не существует ни границ, ни таможен. Он не склоняет голову перед местными порядками и законами. Наоборот, те, кто призван охранять эти порядки и законы, как будто находятся в его распоряжении, у него на службе. Они называют его «превосходительством» и, когда он проходит, вытягиваются перед ним в струнку. Упаси боже, проявить к нему неуважение. Тогда этот бюрократ, привыкший покорно сносить любые грубости своего правительства, вдруг превращается в человека с достоинством и самолюбием, бряцая, как оружием, «неприкосновенностью» и «привилегиями», он требует внимания или же, как старая барыня, которой не угодила служанка, впадает в истерику.

Помню, когда Анкара только что была объявлена столицей нашего государства, туда в специальном вагоне приехал из Стамбула итальянский посол, чтобы встретиться с государственными деятелями Турции. Возвращаясь назад, он не нашел на вокзале тех вагонов, в которых приехал, и чуть было не пришел в бешенство. Вот тогда-то один мой знакомый итальянец, весьма приятный собеседник, излагая мне со всеми подробностями эту историю, добавил: «Беда с этими дипломатами. Они капризны, как старые девы. На все обижаются, все их раздражает…»

Прошло тринадцать лет, и, попав в дипломатический корпус, я часто вспоминал рассказ итальянца. Он не ошибся, определяя главное свойство характера дипломата, хотя и выразил его в такой юмористической форме. Он был прав!

Есть и другие странности в поведении этих господ. Безграничное чувство своего превосходства иногда превращает их в актеров, играющих на сцене роль монархов, но в актеров провинциальных, неопытных. Корона, которую они водрузили себе на голову, поминутно скатывается на землю, шпага путается у них в ногах, а их напыщенный, гордый вид вызывает только смех у местного населения. Особенно нелепыми кажутся они на официальных приемах, выряженные во всевозможные мундиры. Тут они производят впечатление манекенов из музея Гревэна [23]

, черствых и надменных кукол. В этот миг они ничего не чувствуют, ничего не понимают и больше обычного прячутся под своей многослойной дипломатической броней, полностью защищающей их от всякого внешнего воздействия. Они не услышат и грома пушек, даже если он раздастся совсем рядом. Чему же удивляться, если их превосходительства последними узнают о происходящих событиях. Это и есть так называемая «блестящая изоляция».

В старые времена термин «блестящая изоляция» применялся лишь в отношении Великобритании, и многие привыкли расценивать его как похвалу ее исключительно реалистической политики. Я же говорю не о стране, а о людях, о том типе дипломата, который полностью порвал все связи с окружающим миром и, хотя вынужден постоянно менять местожительство, никогда не избавляется от представления, что земля повсюду одинаково плоская. Всю свою жизнь он прожил в футляре, прожил, как черепаха, ни разу не высунув голову из-под панциря. И причина этого – боязнь общения с местным населением.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное