«Дипломат поневоле». Воспоминания и наблюдения

Мне сразу бросилась в глаза разница между Швейцарией времен первой и второй мировых войн. Швейцарцы, говорящие на немецком языке, в полную противоположность прежним временам, все как один стали враждебно относиться к Германии. Швейцарцы, говорящие на французском языке, совсем перестали проявлять свои прежние симпатии к Франции. Между тем в прошлую войну многие представители политических кругов и прессы из немецкой Швейцарии иногда не удерживались и аплодировали армиям Вильгельма II. Политические кризисы (например, дело Гофмана) наглядно показывали, с какой симпатией они относились к Германии…

Как раз в то время из разговора одной француженки – соседки я узнал о важнейшем событии в истории новейшего периода – русской революции. Прошло дня четыре после моего приезда в Лейзин, в санаторий доктора Ролье. Я еще ни с кем не успел познакомиться, время проводил в лечебных процедурах. Снег, солнце, свежий воздух и покой были единственными моими собеседниками. Однажды я услышал на соседнем балконе тревожное перешептывание.

– Что ты скажешь об этом деле? – тихо спрашивала женщина.

– Ей-богу, я еще не знаю, что сказать, – отвечала вторая. – Муж мой говорит, что нужно подождать развития событий, а потом уже выносить суждение…

– Я, по правде говоря, могу видеть только отрицательную сторону всего этого. Огромная русская армия сложила оружие, с фронтов все бегут. Солдаты не слушаются ни царя, ни своих офицеров. С другой стороны, также говорят, что царь вместе со всей своей семьей исчез. А главные военачальники, узнав об этом, скрылись.

– Так, так! Значит, к власти пришли демократы. Какой-то Деренский или Керенский. Он заявил, что останется верным союзническим обязательствам, что во внешней политике никаких изменений не произойдет. Потому-то муж думает, что, по всей вероятности, положение улучшится. Во всяком случае для Франции быть товарищем по оружию с демократическим государством в тысячу раз почетнее, чем быть союзником царской автократии!

– Да, если человек, о котором ты говорила, сдержит свое слово, вернее, если он сам удержится на своем месте… Ведь это революция! К чему она приведет – неизвестно!

Как только до меня донеслись эти слова, я весь превратился в слух. Революция в России? Я взволновался – нет, скорее обрадовался… Это значило потрясение основ западного мира, надменного и себялюбивого. Но – как сказала французская мадам, моя соседка, – трудно сказать, как далеко зайдет эта революция…

* * *

Хотя все скверные прогнозы, вызванные страхом перед русской революцией, не подтвердились, я через двадцать лет с глубокой симпатией встретил западный мир и понял, что его гибели я желал по молодости и неопытности. После трагедии Центральной Европы и Голландии и падения Франции этот мир показался мне таким же достойным любви и защиты, как и моя родина. Если этот мир погибнет, то все моральные ценности человечества, собранные по капле за тысячелетия, сразу же рухнут, и на земле не останется тепла и света. Положение Франции казалось мне именно таким – застывшим, омертвевшим. Британская империя, как старое здание, дала трещину и грозила развалиться. Почти все северные государства были уничтожены. А от событий в Центральной и Восточной Европе волосы вставали дыбом. На всем континенте одна только Швейцария осталась последней крепостью цивилизации. Только здесь сохранило свое значение человеческое достоинство, которое мы называем духовным богатством. Только здесь была свобода, только здесь было право. Только здесь нашли гармонию личная и социальная справедливость и, что удивительно, исчезли расовые и культурные барьеры, разделявшие, как это было во время прошлой войны, швейцарцев-немцев и швейцарцев-французов. Они вместе стали думать только о защите своей общей свободы и независимости. Сугубо нейтральная политика, опиравшаяся на небольшую, но сильную армию, не только сплотила их, как в прошлом, в конфедерацию, но как бы второй раз объединила.