Но швейцарские власти, проявлявшие гуманность и гостеприимство к военнопленным и, в некоторой степени, к больным, старикам и детям, никогда не давали разрешение на въезд политическим преступникам, и особенно фашистам. Однако не знаю, как это получилось, но наступил момент, когда всюду появились в большом количестве итальянцы всех сословий. В самый оживленный период войны итальянское посольство, представлявшее больше фашистскую партию, чем итальянскую монархию, вдруг преобразилось и вернулось к старым либеральным и демократическим обычаям Италии. Исчезли портреты и эмблемы Муссолини, сотрудники посольства перестали встречать друг друга фашистским приветствием. Вместо куда-то исчезнувшего посла прибыл князь – муж сестры Чиано, зятя Муссолини. При каждом удобном случае итальянцы старались доказать, что у них нет ничего общего с фашизмом. Один бывший итальянский дипломат, мой знакомый еще по Анкаре, наполовину обосновавшийся в Швейцарии, при каждой нашей встрече говорил, посмеиваясь: «В конце концов я останусь здесь единственным фашистом!» И затем добавлял: «Я совсем не люблю немцев! В Италии их любил только один Муссолини».
Но надо отдать им справедливость, эти молодчики умели сохранять свою национальную гордость как в период побед, так и в годы поражений. Они не потеряли свою амбицию, и я уверен, что они смогли бы сохранить свой апломб до последней минуты.
Правда, встречавшиеся раньше на каждом шагу германские дипломаты в Берне укрылись где-то в своих норах, как раненые волки. Нельзя было встретить ни ярого нациста советника фон Бибера, ни посла. Этот посол, прекрасный человек, вскоре повесился. А советник сбежал в Испанию, чтобы начать там новую жизнь.
Из своей швейцарской обсерватории мы наблюдали не только это движение. После падения гитлеровского режима, заставившего дрожать в течение пяти лет весь европейский континент, появились признаки новой опасности. С одной стороны, грозовой тучей шла Россия, с другой – Америка, поэтому западный мир, включая Швейцарию, сильно колебался – верить и радоваться ли победе, с которой поздравлял их Черчилль, хотя сам он чувствовал, что это не его победа.
Состояние освобожденной Франции было плачевным. Англия-освободительница израсходовала до конца все свои ресурсы. Да, это была для Европы в полном смысле пиррова победа. Западный мир, по выражению французского поэта Поля Валери, представлял собой «маленький нос, вытянувшийся к океану огромной Азии». Он был сейчас географическим понятием, еще меньшим, еще более жалким, чем всегда! Почему жалким? Потому что теперь материальных и моральных богатств Европы, дававших ей возможность, несмотря на небольшую территорию, господствовать над всем миром на протяжении столетий, и след простыл. Европа была накануне превращения из колонизатора в колонию, она должна была или согнуться перед русским коммунизмом, или просить милостыню у американского империализма.
Если говорить правду, то большинство свободомыслящих и компетентных людей Европы того времени не видели почти никакой разницы между двумя этими жребиями. Наконец, генерал де Голль никак не мог считать возможным для своей страны спасение ее американской армией и установление во Франции американского военного контроля. Став во главе правительства, он счел вполне естественным отправиться в Москву и заключить договор с русскими. А Черчилль все еще не переставал в каждом выступлении превозносить до небес героическую Красную Армию.
Героическая Красная Армия! У кого в то время повернулся бы язык сказать противоположное? В те времена западный мир, включая и швейцарцев, считал, что весь земной шар избавился от гитлеровского бедствия только благодаря мощи русской армии. Даже американцы, как бы желая показать, что они придерживаются того же мнения, передавали Красной Армии те территории в Центральной Европе, которые они освободили[84]
. Как можно сейчас не верить, что Красная Армия с авторитетом гораздо большим, чем все армии ее союзников, не была более значительной и сильной? Судьбы мира находились в ее руках в большей степени, чем в руках остальных освободителей.Однажды, после обеда в посольстве Греции, министр иностранных дел Швейцарии, посол Голландии, хозяин дома и я отошли в угол, чтобы поговорить о том, о сем. Надо заметить, что швейцарцы, несмотря на всю свою простоту, смелость и даже откровенность, в дипломатических кругах очень осторожны и предусмотрительны. Я не знаю, как случилось, что министр иностранных дел перевел разговор на общеполитические проблемы и вдруг заявил: «Я боюсь, как бы несчастная Европа, освобожденная сегодня от нацистского гнета, не подверглась завтра коммунистической опасности».
Я прекрасно помню, как мой голландский коллега довольно горячо реагировал на это:
– Прошу вас, прошу вас! Давайте не путать вчерашних русских с сегодняшними. Змеиная гидра автократии и диктатуры раздавлена прежде всего у Сталинграда. Этой патриотической обороне мы обязаны освобождением Европы!