И тем не менее проснулся Степан Игнатьевич в тот день относительно рано, часов в семь. Аккурат ко времени, когда приходящая уборщица административного здания постучалась к нему в сторожку. Тогда он неспешно поднялся со своего раскладного кресла, на котором спал прямо одетым и, сладко потягиваясь, пошел открывать входную дверь. Перебросившись парой фраз с женщиной, он быстро сложил свою постель, после чего направился в помещение бухгалтерии, где находился санузел и где он мог привести себя в порядок.
Часов в девять, как и полагалось, приехал его сменщик Николай, которому Степан Игнатьевич охотно передал ключи, после чего расписался в журнале дежурств и, теперь уже совершенно свободный, покинул проходную. Он, правда, направился поначалу к остановке, намереваясь доехать до кладбища на автобусе. Однако, чуть поразмыслив, решил все же прогуляться пешком, благо что погода в то утро была просто чудесная. Шел он по той же грунтовой дороге, по которой еще вчера ночью шел Антон до того момента, как его ударили по голове, но только в обратном направлении. Слева и справа от него росли аккуратно высаженные большие разлапистые деревья. Правда сейчас эти деревья были уже почти без листьев, но от этого они казались еще более красивыми. Светло-голубое небо проглядывало сквозь них, а утреннее солнце подсвечивало золотистыми бликами их ветви. Желтая и красная листва тихо шебуршала под ногами Степана Игнатьевича, а воздух был почти как родниковая вода, прохладен и чист. Этот воздух можно было, как казалось, даже просто пить, настолько он был свежим. Степан Игнатьевич остановился и принюхался. Он действительно был немало поражен красотой сегодняшнего утра. А к красоте он, как ни удивительно, всегда питал необъяснимую слабость. Он даже когда-то, в стародавние времена, и рисовать-то начал именно из-за этого, потому что не мог сдержать своих возвышенных чувств. И так было всегда. Даже тогда, когда он всего лишь учился разводить сухие краски, работая подмастерьем у писца икон местного православного монастыря. «Вот только когда же все это было, – попытался он вспомнить, – четыреста, пятьсот лет тому назад? Да, так примерно».
Степан Игнатьевич поежился и собирался было уже идти дальше, как вдруг заметил в траве черный полиэтиленовый пакет, который валялся неподалеку от грунтовой дороги. Видимо, как раз на этом вот самом месте и был вчера «убит» Антон, который этот пакет и обронил. Степан Игнатьевич подошел к пакету, поднял его и заглянул вовнутрь. Это было странно, – он отчего-то совсем не обрадовался находке. У него даже появилось некое смутное, очень нехорошее предчувствие, а возможно и легкая тень страха неуловимой птицей скользнула по его черной душе. А ведь это были деньги и деньги немалые. А деньги-то как раз Степан Игнатьевич всегда и любил. Но сейчас нечто, словно действительно какое-то шестое чувство, а скорее всего, просто звериное чутье подсказало ему, что тут было что-то не так. Он, конечно, сразу тогда догадался откуда здесь взялся этот пакет, а также подумал, что ему следовало бы молодцов своих пожурить за то, что ночью они его не заметили. Но все это нужно было сделать после, а сейчас-то что? «Брать, не брать», – думал он. И тем не менее, уж не известно точно по какой причине, но он все-таки аккуратно положил этот пакет на место, чуть прикрыв его, правда, сухой травой. Он, конечно, все равно потом бы сюда вернулся и взял его, но через некоторое время, когда все поуляжется. А сейчас, кто знает, возможно, это была даже ловушка. И он опять, но уже действительно серьезно нахмурясь, подумал о том, зачем этот малыш тут вчера следил за ним, и главное, был ли он здесь один и не выполнял ли чье-нибудь нехорошее поручение. Планы Степана Игнатьевича переменились. Он решил пока не заходить в домик рабочих и могильщиков, а направиться прямиком к церкви. А там… он знал что там есть. Нечто скрытое, тайное, одному только ему известное.
Подойдя к церкви, он привычно обошел ее вокруг, внимательно поглядывая при этом по сторонам, после чего направился прямиком к ее подвалу, вход в который находился в задней части строения. Но Степан Игнатьевич не вошел в подвал. Он ненадолго, правда, остановился перед запертой его железной дверью, огляделся еще разок и аккуратно, как бы нечаянно, пнул ногой некий маленький ржавый рычажок, который на полвершка торчал из-под земли. И тут же, но уже немного в сторону от железной двери, распахнулась другая дверь, кирпичная, и до этого совсем незаметная. Степан Игнатьевич ловко скользнул за нее и тут же за собой затворил. Он оказался в темном узком проходе, обложенном со всех сторон кирпичом. Проход этот был очень длинным. И даже после того как Степан Игнатьевич зажег в нем свет, остался на дальнем конце неясно утопающим в зыбком призрачном полумраке. Сам же кирпич, из которого были сложены стены и полукруглый потолок прохода, был также весьма необычным: плоским и длинным. Такого кирпича давно уже не делали. Пол же прохода был земляным.