Дитрих Бонхёффер. Праведник мира против Третьего Рейха

Он предлагал даже созвать церковный Собор, подобный тем, которые созывались в первые века христианства в Никее и Халкидоне. Он верил, что если Церковь будет Церковью, Святой Дух может подать свой голос и разрешить эти проблемы. Главным образом Бонхёффер обращался к либеральным богословам, которым и собор, и обличение ереси, и схизма казались устаревшими понятиями. Он призывал Церковь быть Церковью, но слова его остались неуслышанными. А через два дня итоги этого собрания, какие бы они ни были, и вовсе утратили значение, потому что в церковную борьбу вмешалось государство – и ад разверзся. В знак протеста Бодельшвинг отказался от своей должности. С этого начались гонения на Церковь.

28 июня Мюллер послал штурмовиков захватить центральный офис Церкви в Берлине. 2 июля SA арестовали пастора. Оппозиция возносила молитвы об избавлении и призывала верующих молиться о вмешательстве свыше. Бодельшвинг обратился к Гинденбургу и объяснил ему свою позицию – Гинденбург обещал поговорить с Гитлером.

Бонхёффер видел, как слаба и разделена в себе оппозиция Гитлеру и «немецким христианам», и он уже терял надежду на то, что здесь удастся добиться какого-либо позитивного итога. Мюллер и «немецкие христиане» не боялись пустить в ход государственную власть, чтобы сделать все по-своему, и это им, надо сказать, удавалось. Для Бонхёффера и Хильдебрандта оставался единственный путь: они предложили Церкви, так сказать, объявить забастовку, чтобы отстоять свою независимость от государства. Если власть не оставит Церковь в покое и не предоставит ей возможность исполнять свою миссию, быть Церковью, то пусть и Церковь перестанет быть государственной Церковью и, в частности, прекратит проводить погребения. Блестящее решение!

Но, как всегда, – так будет и впредь – это предложение оказалось чересчур решительным и неудобоваримым для большинства склонных к соглашательству вождей протестантизма. Их пугала отвага Бонхёффера, не хотелось всматриваться в собственные прегрешения. Точно так же, как скомпрометировавшие себя политически офицеры будут медлить и колебаться, когда им следовало бы принять меры к устранению Гитлера, так и скомпрометировавшие себя богословские лидеры протестантизма боялись и шли на попятный. На столь решительные, дерзкие даже действия, как всеобщая забастовка, они отважиться не могли – и шанс был упущен.

Церковные выборы

Тем временем Гитлер неуклонно осуществлял собственные планы реформы Церкви. Он-то умел обращаться с этими лидерами протестантизма. «С ними можно сделать все, что захочешь, – высказался он однажды. – Они подчинятся… Это мелкие, ничего не значащие люди, покорные, как псы, они потеют от смущения, когда заговариваешь с ними»229. И с тем цинизмом, с каким он обычно проводил любые «выборы», Гитлер внезапно назначил новые церковные выборы – на 23 июля. Иллюзия демократии сохранялась, но учитывая, какие силы имелись в распоряжении нацистов, вряд ли оставалось сомнение, за кем останется победа. Запугивание шло вовсю, не забыли даже весьма серьезную угрозу того, что противники «немецких христиан» могут подвергнуться обвинению в государственной измене. От объявления до выборов прошла всего неделя, практически невозможным казалось за столь краткий срок организовать действенную оппозицию.

И все же, невзирая на столь неблагоприятные обстоятельства, Бонхёффер добросовестно взялся за решение этой задачи. Зарождавшееся реформаторское движение выдвигало своих кандидатов, Бонхёффер со студентами писал и размножал листовки. Ночью 17 июля, прежде чем листовки удалось вывезти для распространения, сотрудники гестапо ворвались в штаб-квартиру реформаторов и конфисковали все материалы. «Немецкие христиане» предъявили официальную жалобу против того, как новое движение подает своих кандидатов, и гестапо было отряжено – тоже вполне официально и «законно» – положить конец этому начинанию, конфисковав его бумаги.

Бонхёффера это не напугало. Он одолжил у отца «Мерседес» и вместе с Герхардом Якоби отправился в штаб-квартиру гестапо на улице Принцштрассе Альберт подавать протест. Якоби заслужил в Первую мировую войну два Железных креста, и «чтобы в нем и в его спутнике увидели патриотов Германии», он надел ордена, отправляясь в львиное логово.