Краузе вложил всю душу в свое выступление, но для движения «немецких христиан» то был крайне неудачный ход. Утром отчет о собрании появился в прессе, и большинство немцев – за исключением набившихся в Sportpalast – были шокированы и разгневаны. Одно дело организовать Церковь для немецкого народа, такую, которая помогла бы немцам оправиться от поражения, нанесенного им мировым сообществом и безбожными коммунистами, но зайти так далеко, как Краузе, высмеять Библию, апостола Павла и другие святыни – это уж чересчур. «Немецкие христиане» рухнули в предсказанную Бартом бездну. Большинство протестантов отныне воспринимало их как экстремистов, как фанатичных наци и еретиков, а большинство нацистов, давно уже отвернувшихся от христианства, попросту смеялись над ними.
Нацисты использовали «немецких христиан» пока им это было выгодно и предоставили им шанс осуществить неосуществимое. Разумеется, ничего не вышло. Мюллер продержался в своей должности, пока правил Гитлер, но близость к фюреру утратил, когда же национал-социалистический проект завершился крахом, Мюллер покончил с собой.
Глава 14 Бонхёффер в Лондоне 1934–1935
Дитрих Бонхёффер
Конец лета и осень 1933 года, после того, как Геккель предложил ему окормлять две немецкие общины в Лондоне, Бонхёффер обдумывал следующий свой шаг. Для отъезда имелись две причины. Во-первых, ему предлагался опыт простой и честной пастырской работы, «церковной работы», как он сам называл это. Бонхёффер считал, что излишняя сосредоточенность на умозрительной и интеллектуальной стороне семинарской подготовки порождает священников, не умеющих жить по-христиански, а способных лишь к богословским рассуждениям. Все более важной задачей Бонхёфферу представлялось объединение этих двух аспектов. Во-вторых, ему хотелось отойти в сторону от церковной борьбы внутри Германии, увидеть перспективу, общую картину: ему казалось, что проблема давно вышла за пределы сугубо церковной политики. В письме Эрвину Суцу он сообщал:
Хотя я все силы отдаю церковной оппозиции, мне вполне ясно, что эта оппозиция представляет собой лишь краткий переходный период к оппозиции совсем иного рода и немногие застрельщики этой предварительной битвы примут участие в главном сражении. И я верю, что весь христианский мир должен молиться с нами о «сопротивлении до самой смерти» и что найдутся люди, которые претерпят смерть246.
Даже ближайшие сподвижники – такие как Франц Хильдебрандт, не видели того, что видел он: Бонхёффер поднялся на непостижимую богословскую высоту и предвидел отдаленные события, пока еще не различимые для других. Вероятно, это нелегко давалось ему самому – и раздражало друзей. Под влиянием Жана Лассера Бонхёффер глубоко проникся духом Нагорной проповеди – и это открыло ему перспективу, с точки зрения которой он рассматривал и происходящее, и грядущее.
В том, с чем он столкнулся, имелись более глубокие смыслы и значения. Хильдебрандт, Нимёллер и Якоби сосредотачивались на практической стороне борьбы с Мюллером, а Бонхёффер размышлял о высшем призвании, об апостольском призвании и цене ученичества. Он вспоминал Иеремию и призыв свыше разделить страдания – вплоть до смерти. Бонхёффер прорабатывал в голове эти сложные философские мысли в то самое время, когда прикидывал и очередной шаг в споре с Геккелем, и в церковной борьбе. Он думал о главном призвании Христа – не о победе, но о покорности Богу, куда бы Он ни вел. В письме к Суцу он говорит:
Страдание, просто страдание – вот что тогда понадобится. Не партии, не натиск, не обмен ударами – все это допустимо в предварительных сражениях, но истинная борьба, которая, вероятно, предстоит, сводится попросту к страданию с верой… Иногда она [борьба в Церкви] происходит даже не за то, за что, как видится, она происходит – линия фронта проходит совсем в другом месте247.