Дитрих Бонхёффер. Праведник мира против Третьего Рейха

С самого начала мы восприняли победу национал-социализма в 1933 году и назначение Гитлера рейхсканцлером как несчастье. В этом была согласна вся наша семья. Лично я не любил Гитлера и не доверял ему из-за его демагогических пропагандистских речей… его привычки разъезжать по стране с кнутом в руках, из-за его выбора помощников – мы, жители Берлина, были лучше осведомлены об их характере, чем жители провинции, – и, наконец, я слышал от коллег о его психопатических симптомах196.

Да, Бонхёфферы с самого начала видели Гитлера насквозь, но никто не думал, что его правление продлится так долго, как вышло на самом деле. Наци восторжествовали – может быть, не на миг, а на час – но потом их сметет. Это всего лишь страшный сон, который рассеется с первым лучом зари. Но утро так и не наступило.

Извилистым путем пришла Германия к этой извращенной ситуации. После войны многим хотелось покончить со старым порядком, избавиться от кайзера. Но когда старый император покинул, наконец, свой дворец, те же самые люди, что с криками требовали отречения, оказались в растерянности. Словно пес из мультфильма, поймавший, наконец, кота, за которым он долго, исступленно гнался, они понятия не имели, что делать со своей победой, пугливо оглядывались по сторонам и, поджав хвост, спешили куда-нибудь спрятаться. Германия не знала прежде демократии и понятия не имела, как работает это государственное устройство. Страну раздирали на части враждующие партии, причем каждая партия обвиняла другую во всех происходивших в Германии пертурбациях. Все знали одно: при кайзере был закон, был порядок и дисциплина, теперь же наступил хаос. Кайзер был символом нации, а ныне вместо него перед глазами мелькали какие-то ничтожные политиканы.

Немецкий народ возопил о порядке, требуя вождя, и эти вопли словно бы вызвали из ада самого дьявола – из недр глубоко раненной национальной души изверглось нечто небывалое, чудовищное и вместе с тем покоряющее. Фюрер был не просто человек, не просто политик. Он был грозен и авторитарен, самодостаточен, он был сам себе судья, сам себе отец и господь. Он был символом, символизирующим самого себя, он продал свою душу цайтгайсту, духу времени.

Германия рвалась восстановить былую свою славу, но не имела в своем распоряжении иного орудия, кроме низменного языка демократии. И вот 30 января 1933 года народ демократическим путем избрал человека, обещавшего уничтожить ненавистное демократическое правление. Выбор Гитлера на высшую должность отменял саму эту должность.

* * *

Прошло еще четыре недели: Бонхёффер прочел проповедь в церкви Троицы в Берлине. То была первая его проповедь с момента прихода Гитлера к власти. Бонхёффер трезво и точно оценивал ситуацию – и не боялся говорить о том, что видел.

...

Церковь имеет лишь один алтарь, алтарь Всевышнего… перед которым да преклонится все творение… Кто ищет иного, пусть держится в стороне – он не может присоединиться к нам в доме Божием… Церковь имеет всего лишь один амвон, и с этого амвона провозглашается вера в Бога и никакая другая воля, кроме воли Божией, сколь бы добрыми ни были намерения человеческие197.

Он развивал темы, уже прозвучавшие в радиопередаче, но теперь алтарь, перед которым кадили идолопоклонники, уже не украшала надпись «Неведомому лжебогу». Теперь уж все знали, кто этот ложный бог и кому воздается почитание. Теперь у фюрера, воплощавшего принцип вождизма, появилось имя. Гитлер обеими ногами вступил на этот алтарь, и оставалась малость – разделаться с неразумными смутьянами, которые все еще чтили иных богов.

* * *