Дьюма-Ки

– Том Райли собирается убить мою жену. – А потом добавил, хотя вроде бы говорил и не я: – Возможно, он уже это сделал.

xii

Уайрман не стал вдаваться в подробности, просто предложил позвонить Пэм. Я смотрел на телефон, но никак не мог вспомнить номер. Уайрман продиктовал его мне, но теперь я не мог нажать на нужные кнопки: впервые за многие недели перед глазами стояла красная пелена.

Набрал номер Джек.

Я представил, как в Мендота-Хайтс звонит телефон, и приготовился услышать бодрый, безликий голос Пэм, записанный на автоответчик (сообщение о том, что она во Флориде, но перезвонит, как только вернется). Пэм уже покинула Флориду, но могла лежать мертвой на полу кухни рядом с мертвым Томом Райли. И видение это было таким четким, что я разглядел кровь на дверцах шкафчиков и на ноже, который сжимала окостеневшая рука Тома.

Один гудок… второй… третий… на следующем включится автоответчик…

– Алло? – Пэм. Запыхавшаяся.

– Пэм! – прокричал я. – Господи Иисусе, это действительно ты? Ответь мне?

– Эдгар? Кто тебе сказал? – В голосе слышалось крайнее недоумение. Она никак не могла отдышаться. А может, и нет. Это был голос Пэм, который я знал: с легкой хрипотцой, как бывало после простуды или когда она…

– Пэм, ты плачешь? – и наконец запоздало: – Сказал мне что?

– О Томе Райли, – ответила она. – Я подумала, что звонит его брат. Или… не дай бог… его мать.

– А что с Томом?

– На обратном пути он был в прекрасном настроении, смеялся, хвастался купленным рисунком, играл в карты с Кейменом и кем-то еще в хвостовой части салона… – Вот тут она совсем расклеилась, и слова прорывались только между рыданиями. Сами же рыдания ужасали, но при этом и радовали. Потому что сотрясали живого человека. – Он отлично себя чувствовал. А потом, этим вечером, покончил с собой. В газетах, вероятно, напишут, что это несчастный случай, но он покончил с собой. Так говорит Боузи. У Боузи есть друг в полиции, который позвонил и сказал ему, а потом Боузи дал знать мне. Том направил автомобиль в стену ограждения на скорости семьдесят миль в час, а то и больше. На асфальте никаких следов заноса. Случилось это на шоссе двадцать три, то есть он ехал сюда.

Я сразу все понял, фантомная рука могла ничего мне не говорить. Персе чего-то хотела, потому что злилась на меня. Злилась? Я разъярил ее. Только к Тому на мгновение вернулся рассудок (вернулось мужество), и он направил автомобиль в бетонную стену.

Уайрман махал руками перед моим лицом, требуя объяснить, что происходит. Я от него отвернулся.

– Панда, он спасал тебе жизнь.

– Что?

– Я знаю, что говорю, знаю. Рисунок, который он показывал в самолете… это мой рисунок, так?

– Да… он им очень гордился… Эдгар, что ты такое…

– У него было название? У рисунка было название? Ты его знаешь?

– Он назывался «Здрасьте». Том еще говорил: «Совсем не похоже на Миннесоту»… – вставлял эти юперовские[173] словечки… – Долгая пауза, которую я не прерывал, использовал время, чтобы подумать. – Это твой особый способ все узнавать, так?

«Здрасьте», – думал я. Да, конечно. Первый мой рисунок, сделанный в «Розовой громаде», по воздействию один из самых сильных. И его купил Том.

Чертов «Здрасьте».

Уайрман отобрал у меня телефонную трубку, мягко, но решительно.

– Пэм? Это Уайрман. Том Райли?.. – Он слушал, кивал. Голос звучал очень уверенно, очень успокаивающе. Таким голосом (я слышал) он говорил с Элизабет. – Хорошо… да… да, Эдгар в порядке, я тоже, все у нас хорошо. Разумеется, сожалеем о мистере Райли. Только вы должны кое-что для нас сделать, и это крайне важно. Я сейчас включу громкую связь. – Он нажал на кнопку, которую я раньше не замечал. – Слышите меня?

– Да… – Тихо, но отчетливо. Пэм брала себя в руки.

– Кто из родственников и друзей Эдгара купил картины?

Пэм задумалась.

– Из родственников картин никто не покупал, я в этом уверена.

Я облегченно выдохнул.

– Думаю, они надеялись… может, ожидали услышать… что в свое время… на юбилей… или на Рождество…

– Понимаю. То есть они ничего не приобрели.

– Я этого не говорила. Бойфренд Мелинды купил один рисунок. А что такое? Что не так с этими картинами?

Рик. Сердце подпрыгнуло.

– Пэм, это Эдгар. Мелинда и Рик взяли рисунок с собой?

– Со всеми этими перелетами, включая трансатлантические? Он попросил, чтобы рисунок вставили в рамку и отправили во Францию. Не думаю, что Мелинда знает. Это цветы, нарисованные цветными карандашами.

– То есть рисунок по-прежнему в «Скотто»?

– Да.

– И ты уверена, что никто из родственников больше ничего не покупал?

Она раздумывала секунд десять. Я не находил себе места.

– Да, уверена, – наконец ответила она («Хорошо бы тебе не ошибиться, Панда», – подумал я). – Один купили Анжел и Элен Слоботник. «Почтовый ящик и цветы». Так он, кажется, назывался.

Я знал, о каком рисунке она говорит. На самом деле он назывался «Почтовый ящик с ромашками». И я думал, что он совершенно безвредный, я думал, он, вероятно, полностью мой, но тем не менее…

– Они его с собой не взяли, так?