Уайрман прикоснулся к «Стол Х 2».
– Стол течет. Остальное что-нибудь тебе говорит, Эдгар?
Что-то говорило, но на какое-то мгновение моя чертова больная память не желала выдавать, что именно. «Я могу это сделать», – подумал я, а потом, как обычно, двинулся окольным путем. Сначала к фразе Илзе: «Позволите воспользоваться вашим бассейном, мистер?» Сердце защемило, но деваться было некуда. За фразой последовало воспоминание о другой девушке, собравшейся поплавать в другом бассейне. Девушке с впечатляющей грудью и длинными ногами, в черном закрытом купальнике. Мэри Айр, запечатленной для истории Хокни («Смазливая девчушка из Тампы» – так она назвала себя). А уж потом я добрался до нужного. Я шумно выдохнул, не подозревая, что какое-то время не дышал.
– Две буквы «Д» – это Дейв Дэвис. В Ревущие двадцатые он был магнатом Солнечного берега.
– Откуда ты знаешь?
– От Мэри Айр, – ответил я, и хладнокровная моя часть, которой, вероятно, уже никогда не согреться, смогла оценить иронию; жизнь – колесо, и если ждешь достаточно долго, она обязательно возвращается в ту точку, откуда тронулась с места. – Дэвис дружил с Джоном Истлейком и, вероятно, снабжал Истлейка качественной выпивкой.
– «Шампунь», – воскликнул Джек. – Должно быть, шампанское.
– Молодец, Джек, – похвалил его Уайрман, – но я хочу знать, что такое «Стол»? И «cera».
– Это испанское слово, – указал Джек. – Вы должны его знать.
Уайрман изогнул бровь.
– Ты думаешь, это sera? Которое начинается с «s». Как в «Que sera, sera»[185]
?– Дорис Дэй, тысяча девятьсот пятьдесят шестой, – сказал я. – «И в будущее нам не заглянуть» («И это тоже хорошо», – подумал я). – В одном я уверен наверняка. Дэвис не ошибся, говоря, что это последняя партия. – Я постучал по дате: 19 августа. – Этот парень отплыл в Европу в октябре тысяча девятьсот двадцать шестого и не вернулся. Исчез в океане. Так, во всяком случае, сказала мне Мэри Айр.
– А «cera»? – спросил Уайрман.
– Давай пока это оставим. Но странно, что мы вообще наткнулись на этот листок.
– Немного странно, но не так, чтобы совсем, – не согласился со мной Уайрман. – Если ты вдовец и у тебя юные дочери, захотел бы ты брать в новую жизнь последнюю расписку своего бутлегера?
Я подумал и решил, что какая-то логика в его словах есть.
– Нет… но я, скорее, уничтожил бы ее, вместе с порнографическими открытками.
Уайрман пожал плечами.
– Мы никогда не узнаем, сколь много инкриминирующих его бумаг он уничтожил… или сколь мало. Если не считать редких выпивок с друзьями, законов он, возможно, не нарушал. Но, мучачо… – Он положил руку мне на плечо. – Эта бумага настоящая. Мы ее нашли. И если что-то там пытается нас уничтожить, может, что-то другое помогает нам… немного. Или такое невозможно?
– Мечтать не вредно. Давай посмотрим, вдруг тут есть что-то еще.
ii
Поначалу казалось, что поиски наши напрасны. Мы обследовали комнаты первого этажа и не нашли ничего, разве что один раз едва не нарвались на серьезные неприятности, когда моя нога провалилась сквозь пол в бывшей столовой. Уайрман и Джек тут же подскочили ко мне, и, к счастью, провалилась моя больная нога: здоровая помогла сохранить равновесие.
Возможности обследовать верхние этажи не было. Сохранился один лестничный пролет, а за площадкой и небольшим участком перил синело небо и раскачивалась крона высокой капустной пальмы. От второго этажа еще что-то оставалось, третьего – как не бывало.
Мы тронулись в обратный путь к кухне и импровизированной ступеньке, с которой поднялись в дом. И отчитаться о проделанной работе мы могли лишь одним листком, в котором сообщалось о доставленной партии спиртного. Я предполагал, что могло означать слово «cera», но пользы от этой догадки не было никакой, потому что мы не знали, где находится Персе.
А она была здесь.
И близко.
Иначе почему еще дорога сюда далась нам с таким трудом?
Уайрман – он шел первым – так резко остановился, что я влетел в него. А Джек – в меня, стукнув по заду корзинкой для пикника.
– Нам нужно проверить ступени, – заявил Уайрман тоном человека, который просто не верит, что показал себя таким тупицей.
– О чем ты? – спросил я.