Диверсант Петра Великого

Толпа вновь загомонила, все больше обступая попика. Замелькали вилы, топоры, колья. Кто-то поднял над собой старую иконку и тряс ею. Я же начал осторожно выбираться из толпы. Для меня было совершенно ясно: и что это за мертвяк, и что это за полосы на лице, и о какой рыболовной сети упоминала эта побирушка.

– Выноси, выноси меня отсюда, мешок с костями. Слышишь? – Я наклонился к самому уху своего коня. – Отборной пшеницей кормить стану. Давай шевели копытами. На базу мне надо. Быстрее, пока толпа еще не завелась толком.

Не знаю, что на конька подействовало – мои уговоры или, наоборот, угрозы, но он явно взбодрился и тут же припустил легкой рысью в сторону речки. Не снижая скорости, сиганул в Яузу и, перейдя ее, начал взбираться на холм.

– Я же этих чертей в бараний рог согну! Уроды! В маскхалатах… по деревне… – сквозь зубы шипел я, прекрасно понимая, что из-за выходки моих скороспелых диверсантов может начаться. – Говорил же, не гадить у себя под боком. Сто раз говорил. Это же царская резиденция… Убью…

У меня не было ни капли сомнения, что в Преображенском наследил кто-то из моих архаровцев. Все указывало на них – и специальная окраска лица угольной пылью, и маскхалат из сети, мха и листвы, и специальные остро заточенные крючья. Знакома мне была и вся эта поднявшаяся среди сельчан волна жуткого страха. Ведь я не раз твердил своим подопечным, что иногда лучше не убить или ранить, а просто напугать. Сейчас, как оказалось, это сделать гораздо легче, чем в мое время. Нужно лишь знать специальные приемы и технологии. Я же, дитя XXI века и продукт всех его невероятных социоинженерных технологий, кое-что знал о манипуляции. Уроки этой не самой сладкой науки я немного ухватил и в девяностых годах XX века, когда миллионы людей сначала истово поверили в демократию, а потом с такой же фанатичностью начали верить в другого бога – доллар…

– А ну подъем!!! – заорал я не своим голосом, едва только влетел в полураскрытые ворота своей базы – немаленького двора с еще крепкой избенкой и парой сараюшек. – Подъем, черти! Где дежурный? Почему ворота открыты?! Блин, а это еще что?

Я оглядел пустой двор и взглядом наткнулся на здоровенное кострище у самого забора. На рогатинах – ведерный закопченный котел, вокруг которого – обглоданные кости. Рядом осколки глиняного кувшина, а может, и не одного. Здесь даже не ели, а пировали.

– Блин! Уроды! Спалят нас тут всех из-за ваших художеств! Не дай бог, если наследили… – кипя от возмущения, я дернул из подсумка седельный пистоль, огнестрельного монстра в пол-локтя, и выстрелил в сторону дома. – Бегом! Стройся! – соскочив с коняки, я уже зачиркал куском кремния о кресало, вышибая сноп искр в сторону валявшегося под ногами сена. – Сам сожгу всех к черту!

В домишке было тихо лишь до того момента, как пучок соломы занялся огнем и от него повалил густой белый дым. Тут же за бревенчатыми стенами возникла какая-то возня. Что-то с грохотом начало валиться, биться. Из крошечного окошка вдруг вылезла чья-то заспанная рожа и что-то захрипела. С хрустом слетела с петель дверь, за которой с воплями вырвались еще двое.

…И вот перед избой почти два десятка полураздетых человек. Кривящие рожи, заспанные, кое-кто со здоровенным синячищем, у парочки сажа с лица еще не смыта. Словом налицо все признаки преступления – что-то уперли в селе, обменяли это на брагу, напились и отметелили друг друга.

«Уроды! Как есть уроды! – Я едва не задыхался от возмущения. – Солдат от муштры спас, уголовников от дыбы и виселицы, и что? Гадить они на все хотели!»

– Вы что, совсем охренели? Что в селе устроили? – заорал я на правую часть шеренги, где стояли мои «недоделанные» диверсанты. – А вы, обалдуи! Надрались браги?! Почему не в поле? Почему не тренируетесь?! Страх потеряли?! – монстрообразным пистолем я размахивал перед носами стоявших. – Я, что ли, перед царем буду отдуваться за всех? Уроды! Он же бошки всем оторвет! И мне и вам всем! Вы, черти, к колодцу – и обливаться, пока вся дурь из голов не выйдет! А потом на поле, тренироваться. Лично проверю!

Помятые похмельем солдаты мигом умчались к колодцу, а передо мной остались лишь бывшие висельники, освобожденные из Разбойного приказа. Я медленно пошел перед ними, всматриваясь в наклоненные головы. «И кому только в бошку пришла идея мертвецом притвориться? Горбун глуповат. Он лучше грудину кому-нибудь проломит кулачищами, чем извилинами пошевелит. Может, боярыч? Вроде нет. Глаза не прячет, да и не его это… Эти тоже нет… Пали, цыганская задница, твоих рук дело».

– Обратно на дыбу захотелось? Вы же овцу украли. Бабу вон чуть до смерти не напугали. Все село на уши поставили. – Я остановился рядом с боярычем. – Вы же воздухом еще дышите только благодаря мне! Вы должны слушать меня и сидеть тихо, как мыши. Как серые-серые мышки… Я же вам шанс даю на жизнь.

Не знаю, речь ли моя оказалась такой проникновенной или что еще, но цыган вдруг шмякнул свою шапку о пыльную землю и упал на колени: