Дмитровское шоссе

Олег Степанович не знал, что примерно в то время, когда он проезжал Лобню, направляясь на встречу с Денисовым, два следователя — молодой и пожилой — разговаривали о нем в райотделе внутренних дел. Выпал тот крайне редкий момент, когда им не нужно было ехать на место происшествия, вести допросы или очные ставки, составлять протоколы предварительного дознания, или докладывать начальству. Старший лейтенант Кулик, уже освоившийся на новом месте, и майор Филатов — они занимались делом Пистона-Полякова и Платонова прошлой осенью, сидели в маленьком кабинете и курили. Было тихо, даже телефоны молчали.

Кулик посмотрел на своего начальника.

— Владимир Борисович, неужели мы так и не доведем до конца дело об исчезновении того мальчишки в Лареве? Помните, Поляков и его подельники утверждали, что пацана загрызла собака?

— Какое дело, Саша? Нет никакого дела. Дознание проведено, материалы переданы в прокуратуру, состоялся суд, Поляков и Платонов в лагере, Авдеев умер в больнице. Полковник приказал не проявлять инициативы.

— Значит, мы больше ничего не узнаем?

— Почему это не узнаем? — майор выдвинул нижний ящик стола. — Вот здесь у меня хранятся материалы дознаний не доведенных до конца по разным причинам — недостаток доказательств, отказ прокурора в возбуждении дела, мои собственные сомнения. И здесь же хранится досье на Ростова.

Майор положил на стол увесистую папку.

— Значит, Владимир Борисович, вы все это время вели расследование? А как же запрет полковника?

— Во-первых, я занимался этим делом в неслужебное время. Во-вторых, Саша, именно запрет полковника, на которого почему-то надавили из Москвы, и заставил меня повнимательнее присмотреться к Ростову и узнать о нем как можно больше. Кроме того, так как я всюду сую нос и интересуюсь делами, которыми мне заниматься усиленно не рекомендуют, я все еще майор в сорок пять лет и служу в Лобне, тогда как все мои однокашники уже полковники, есть даже генерал. Этот случай, однако, не дает мне покоя, а чутье меня еще ни разу не подводило.

— Согласен, Владимир Борисович. Слишком уж легко вывернулся Ростов, правда?

— На удивление легко — и ухватиться-то не за что. Вот я и решил узнать, кто он такой, этот Ростов. За двадцать лет службы в угрозыске у меня появилась куча приятелей и в МУРе и в самых разных других местах. Собрать сведения о Ростове — о его прошлом — не составило труда. К тому же, он никогда не нарушал закон, вроде бы не нарушал. А теперь послушай, что у меня получилось.

Ростов Олег Степанович, 1932 года рождения — он на год старше меня русский, член КПСС с 1953 года, родился в Луганске — у меня всюду старые названия городов. Начнем с того, что он не Ростов и не Степанович. Его настоящая фамилия Соловьев, а Ростовым он стал после того, как его дядя генерал Ростов Степан Иванович, усыновил мальчика. Отец был очень видным инженером-химиком, репрессирован на десять лет без права переписки и исчез. Более подробных данных о нем у меня нет. Мне говорили специалисты, что он прославился тем, что изобрел метод производства каустической соды — сейчас его применяют на всех советских заводах. Потом, разумеется, этот метод назвали именем другого ученого. С 1938 года мальчик жил в семье генерала Ростова и сопровождал его повсюду, даже во время войны с белофиннами был рядом, в каком-то городе — дай посмотреть, заковыристое название, челюсть свернешь — вот, Лахденпохья. Потом, когда советские войска вошли в Западную Украину, наш Олег оказался там — в Черновицах.

Ты можешь спросить, зачем я записываю все это, что случилось больше тридцати лет назад? Меня не покидало чувство, что такие мелочи могут оказаться полезными для дальнейшего расследования. И знаешь что, Саша? Думаю, я не ошибся.

— Все это быльем поросло, Владимир Борисович, — нетерпеливо произнес Кулик. — А что у вас на Ростова после того как он вырос?