Дневная поверхность

…Утро следующего дня, а потом все остальные дни в экспедиции мы занимались разведками пильякалнисов. Ведь до этого археологи еще очень мало их знали. Это была настоящая работа. Мы побывали на десятках городищ, шурфовали эти городища, изучали их культурный слой, возможно более тщательно описывали. За это время мы сблизились, да и мне самому стало легче в привычных условиях напряженной экспедиционной работы. Конечно, многое в наших отношениях оставалось еще неясным, но я не хотел об этом думать. И пока можно было заниматься только работой, я был почти счастлив…

Весь день мы работали на разных городищах, и одно из них было лучше другого. То это был легендарный Джугас — крутой холм, окруженный у подножия петлей реки Дурбинас и связанный с именем богатыря Джугаса, который, как говорила легенда, проходя здесь, остановился на минуту и вытряхнул землю из своего клумпаса, отчего и образовался холм. То величественная Шатрия — «Гора ведьм», на которой раз в год собираются все ведьмы Жемайтии, поют, устраивают танцы и игрища, а потом проводят совещание, на котором намечают, что плохого и что хорошего сделать каждому жемайтийцу. Дубовые леса, заросли дикой малины, брусники, смородины вдруг прерывались широкими и глубокими озерами. Темная вода их пахла горьким запахом дубовых листьев. Эта почти черная вода была тем не менее совершенно прозрачной. Отчетливо виднелись камни на дне, стайки играющих мальков. Среди леса, на развилках дорог, на холмиках, время от времени попадались высокие кресты, увенчанные конусовидными башенками, ажурной резьбой орнамента, часто украшенные гирляндами и венками из свежих дубовых листьев. Этих крестов видимо-невидимо по всей Жемайтии. Если крестьянин находил в земле человеческие кости, то ставил крест, а вокруг сажал молодые деревца. На этом месте уже никто и никогда не копал.

Все здесь было полно лесной и озерной романтики: каждый холм, каждая горка имели свое название и каждое название было связано с легендой. Возвышались мельникаписы — курганы богатырей. На вершинах курганов — многовековые дубы, три-четыре креста и капличка — маленькая церковка. Зловеще чернеет «Гора повешенных». Если кто-нибудь решится подняться на нее, то из леса протягивается огромная рука и вешает смельчака. А недалеко от местечка Плателе, в центре непроходимого болота — остров Блинды — жемайтийского Робин Гуда, Блинды-Мироуравнителя и его верного помощника Стукаса, раздававших бедным награбленное у богачей имущество. Символом Блинды и его соратников тоже была рута.

Жизнь оторвала меня от пильякалнисов неожиданным и страшным событием.

Рабочий день кончился. Наступил ранний светлый вечер, и вместе с ним начались неожиданности. Вот из-за черных обомшелых стволов послышался плеск воды. Мы вышли на небольшую поляну и увидели старую водяную мельницу. Лопасти ее колеса лениво шлепали по воде. Из покосившейся дубовой избы вышел традиционный мельник с бородой, припорошенной мукой и сединой, в длинной домотканой рубахе. Но что это? На ветке дуба сидела большая птица. Птица распустила веером длинный зеленый с синими глазками хвост, тряхнула султаном. Да, точно: здесь, среди суровых дубрав, возле старой водяной мельницы, сидел павлин. Мельник — добродушный, словоохотливый старик, — накормив нас коше жемайче, объяснил, что раньше богатые помещики держали в своих усадьбах павлинов. Потом помещики разбежались, а павлины остались беспризорными. Никто из крестьян не хотел взять этих, бесполезных в хозяйстве, птиц. А ему жалко стало — пропадут, да и красивые — вот он и взял двух.

Мельник, так гостеприимно встретивший и накормивший нас, вдруг помрачнел и сказал:

— Не обижайтесь, гости дорогие, на ночь я вас приютить не могу.

— В чем дело? — коротко спросил Варнас.

Мельник в ответ пожал плечами.

— Да так-то и ни в чем, — протянул он. — Однако и не совсем бы и следовало. А то и мне и вам может быть и не так уж ладно. Вы вот на машине. Вам что — до села или большого хутора доехать. А то бывает — шалят здесь…

— Когда? — резко прервал его Варнас.

— Да вчера будто бы и наведывались, — помявшись, сказал мельник.

— В машину! — распорядился Варнас.

Видимо, здесь действовали укрывшиеся в лесах фашистские банды. Через несколько минут мы уже выскочили на полевую дорогу, а еще через полчаса, так как начало темнеть, решили остановиться на небольшом повстречавшемся нам хуторе.

На берегу тихой речки стояла одинокая бревенчатая изба с соломенной крышей. За покосившимся плетнем, на высоком столбе виднелась капличка с восемью оконцами — по два с каждой стороны. В капличке стоила деревянная скульптура святого Изидора: широкоплечий ангел, идущий за плугом, запряженным парой ленивых волов, и сам святой Изидор — приземистый мужик в круглой деревенской шапке, набрав горсть зерна из висящего на груди лукошка, широким взмахом руки засевает борозду.