Дневник

– Осади! Куда прешь!……

– Пять человек черноморцев!

– Да ты не черноморец, осади!

– Я раненый, пропустите!

– Осади!

– Я штаб-офицер, что за безобразие.

– Пять человек самурцев.

Вдруг один гудок. Сиплый, низкий. Публика на берегу заволновалась и кинулась к пароходу. Другой гудок, застучала машина, и пароход начал отходить. Я бросился к трапу, но было уже поздно. На берегу шла ругань.

– Не удерете же! – кричал кто-то. – Стреляй, господа!

– Сволочи, удрали и не дали места, а когда на фронте, так было нам место.

С парохода кто-то кричал:

– Алексеевцы, группируйтесь! Через пять минут придет «Виолета».

– Черта с два придет! – кричали с берега.

«Николай» был уже на средине бухты. Боевые суда дали несколько орудийных выстрелов в горы и медленно потянулись из бухты. Бухта опустела. Одна старая баржа сиротливо качалась на волнах, привязанная к берегу. Мы остались! Остался. Дошел до берега, перенеся столько лишений и невзгод, и такой конец. Дошел до моря и… остался. Я ругал все наше начальство и всех, кто были виновниками всего этого. А кто был виновник, я и не знал. А как счастливы те, что на пароходе. Наших никого не видно – очевидно, сели на пароход.

Из-за горы подымалось солнышко, и его живительные лучи уже обогрели нас. А ведь сейчас могут в город явиться большевики. Что делать? Ага! – скажут, прибежал к морю, удрать хотел. Лучше бы я остался с Тихим в горах. Хорошо он сделал, ей-богу. Я бросил свои брюки, носки, безрукавки. Срезал погоны с шинели и ходил по молу, ожидая «Виолеты», но ее не было. Значит, обманули, «Виолета» не придет. Я достал дневник и, не глядя на него, перервал на четыре части и бросил в море. Потертые листочки запрыгали на волнах, прибиваемые к гранитному молу.

А что на берегу происходило, трудно описать. Людей было больше десяти тысяч. Люди таскали вещи, шоколад, ром. Тут же и пили. Здесь же на пристани валялись брошенные при погрузке на пароход тюки с обмундированием, винтовки, пулеметы, серебряные дорогие шашки, кавказские бурки, чемоданы, седла, ящики с чем-то. Здесь же стояли танки, валялись велосипеды, аэропланы, в одном месте перепутались колесами штук 50 гаубиц, и везде стоят лошади и лошади. Есть хорошие рысаки, прямо под седлами, хоть садись и поезжай, но очень усталые. Все топтались по этим вещам и чего-то ждали. Один фельдшер наводил панику на всех.

– Я был, – говорит он, – в городе, там уже большевики, меня комиссар допрашивал, ты, говорит, какой губернии, я говорю – Харьковской. Ну, говорит, твое счастье, что ты мой земляк, а то бы пустил тебя в расход!..

Один полковник набрал рому. Залез в вагон 2-го класса и лег спать. Один капитан сидел с сестрой милосердия на берегу. Сестра плакала: «Неужели нас бросили?»

Встретил Шутько. Чуть не плачет. Говорит, проспал погрузку. Заснул в школе и не слыхал, когда ушли, давай, говорит, держаться вместе и не разбиваться. Многие лезут на мол и смотрят в море: не идет ли пароход.

– Идет! Идет!

Настроение у всех поднялось. Тысячи человек кинулись к молу.

– Нет, нет! – кричат с мола. – Это туда пошел.

На баржу, которая привязана к берегу, налезло полно народу с вещами.

– Куда вы идете?! – смеются с берега. – Она же без капитана!

Но публика сидит. Я решил, лучше быть на берегу, потому что если красные застанут на барже, то уже не помилуют.

– Баржа тонет! – крикнул кто-то.

Публика полезла с баржи на берег, а им взамен с берега полезли на баржу. «На воде все же спокойней», – вероятно, думали они.

С города застучал пулемет, прямо по молу. Пули низко свистят и бьются о стену мола. Дело плохо. Публика приникла к земле. «Сейчас конец, – думал я, – уже в городе они». Пулемет утих. На берегу мотался какой-то донской штаб со значками и кубанцы.

– Волчата! – кричали кубанцы. – В горы! Кто желает с нами, бери лошадей, амуницию – и в горы! Все равно погибли, пойдем на Геленджик, Сочи, Сухум![71]

Я думал было сперва примкнуть к ним, но решил, что лучше остаться здесь, так как зеленые уже, вероятно, стерегут там давно дорогу. Казаки выбирают лучших лошадей и уходят.

– Смотрите, смотрите! – крикнул кто-то, указывая на горы. – Кавалерия!

Все глянули туда. С горы по тропинке спускалась к городу кавалерия. Значит, начало конца. Вдруг в бухту влетел французский миноносец. С города застучал пулемет.

Французы забегали по миноносцу и попрятались за бронированные башенки. Миноносец подошел к берегу. С города стучал пулемет, пули свистали через толпу, но толпа, невзирая на это, понеслась к миноносцу. Но капитан миноносца, увидя такую толпу, замотал руками. Рядом с ним стоял русский офицер-дроздовец. Он крикнул:

– Господа! Капитан отказывается принять на борт кого бы то ни было, если будете лезть толпой.

Толпа утихла и, несмотря на пули, стала рядами. Тогда офицер крикнул:

– Садиться будут только дроздовцы!

Дроздовцы вышли вперед и начали садиться повзводно. А вся толпа около двух тысяч стояла рядами под пулями молча и ждала. Чего?

Дроздовцев было человек 80.

– Дроздовцы, дроздовцы! – кричали с миноносца, но дроздовцев на берегу уже не было.