Дневник

13 марта. Утро хорошее, весеннее. Солнце подымается из-за горы, отогревая нас и весело улыбаясь на капельках росы и прошлых дождей. Густой пар подымается из ущелий и медленно стелется по склонам не освещенной солнцем горы. Полк вытягивался на шоссе. Нас обгоняли конные донцы. Все они стремились поскорее добраться до парохода. Мерно ступают великаны верблюды, величественно держа головы, а на их горбах восседают калмычки в своих расписных костюмах с детьми на руках[63]. У нас носится слух, что зеленые сказали, если мы не сдадим оружие, то не пропустят к Новороссийску. Вышли на шоссе, идем медленно. Мерно громыхают тяжелые орудийные передки и плывут орудия, перегруженные разной кладью. Идут интендантские повозки с неприкосновенным запасом кошеров «corned beef»[64], которых никогда не давали и, вероятно, бросят либо красным, либо зеленым. Действительно – неприкосновенные. Я иду с Тихим по шоссе сбоку повозок. Настроение подавленное. Чувствуется, что сегодня роковой день. Зеленые не зря говорят. На повозке лежит больной Гиреев. Он все время стонет. Часов в 9 затрещали впереди винтовочные выстрелы и зарокотал пулемет. У зеленых – больше «Люисы».

– Офицерская рота, вперед![65] – пронеслось по шоссе.

Перестрелка стихла. Обозы спокойно движутся. Все идут спокойно. Спокойны потому, что бежать некуда. Враг со всех сторон, и самый страшный сзади. Передают новость. Зеленые выслали парламентера, наши послали подпрапорщика. Зеленые предложили, если наши не сдадут оружия, они будут драться. Наши сказали: «Мы вас не тронем, только пустите нас к Новороссийску». Выходит, не тронем, только пустите. Сзади паника, несколько верховых помчались вперед. Оглядываюсь. Идет какой-то кубанец в бурке, на хорошей лошади и кричит:

– Обоз, поворачивай назад!

– Куда назад, что такое?!

– Это зеленый, зеленый! – пронеслось по обозу.

Кубанец уже обогнал нас, и, подъехав к одной повозке, он закричал:

– Поворачивай назад!

Обозный повиновался.

– Куда назад? – закричал батальонный, подлетая на лошади. – Куда назад? – и выхватил наган.

Хлопнул выстрел.

– Не нужно нам вашего обоза! – закричал зеленый и повернул лошадь удирать.

Захлопали выстрелы из револьвера.

Один артиллерийский офицер приложился с винтовки. «Тах!» И кубанец скатился с лошади.

Обоз пошел прямо.

– Это они не простят! – сказал кто-то.

И действительно, прошли еще с полверсты и остановились. Шоссе проходило через мост, а мост осыпался градом пуль. Трещали винтовки, рокотали «Люисы». Подходим. Пули уже свистят над нами. Сбивают ветки деревьев. Чмокают о стволы деревьев, врываются с визгом в сырую землю. Обоз стоит, ибо мост осыпается градом пуль. Одна повозка рискнула было двинуться, и лошади забились в постромках. Мимо нас идет стадо коров, их гонят еще с Батайска. Худые, они бредут сами не зная куда. Повозки свернули в сторону на поляну, но сейчас же и тут засвистали пули и несколько человек застонало. Что делать? Сзади летит ординарец. «Где командир полка?» Командир полка стоял у моста, не обращая внимание на град пуль. На нем была офицерская шинель и красный башлык. Он был задумчив. Выйдет ли полк из ущелья или погибнет?..

– Господин полковник, – кричит издали ординарец, – зеленые захватили половину обозу и вашу жену!

– Офицерская рота, за мной! – бешено закричал полковник и как сумасшедший понесся в конец обоза. Обоз был отбит, но дальше не двигался. Откуда зеленые бьют – неизвестно. Горы со всех сторон, мы в ущелье. Смотрю, все бегут вправо и по балке пробираются вокруг мостика вперед. Некоторые ведут лошадей, навьюченных кладью. Поручик Д. возится у повозки с женой. Жена ехала все время на двуколке, теперь он приспосабливает на лошадь седло для жены. Жена его плачет и падает с седла, не может сидеть. Седло из мешков и без стремян. Я решил тоже пробираться по балке, ибо наши офицеры уже удрали, оставив нас на произвол судьбы.

– Тихий, идем!

Но Тихий стоял сбоку повозки, понурив голову, очевидно, он решил никуда не идти. В балке тоже свистят пули. Меня нагнал Гильдовский.

– Идем по канаве!

В глубине балки бежит шумный поток, он шумит в глубокой канаве, обросшей лозой и ивняком. В канаве сидит полно донцов-стариков.

– Станичники, куда идете? – говорят они нам. – Оставайтесь, все равно начальство уже удрало и нас бросило!

Но мы пробираемся. В канаве идти неудобно, мы вылазим наверх.

«Чах! Чах!» – зачмокали около нас пули.

Дело дрянь. Спустились опять в канаву.

Наконец вылезли на поляну. Пули визжат мимо нас. Мы, пригинаясь, бежим к ближайшей горе. Лежит какой-то донец, нога у него в крови.