Дневник

Мы понеслись на станцию. Со станции солдаты и жители тащат тюки обмундирования, белья, кож, ботинок, мануфактуры, мыла, рому, шоколаду, муки. Пришли на вокзал. Здесь 70 тупиков и почти все забиты составами с обмундированием. Здесь солдаты раздевались догола и одевались во все новое с ног до головы, надевая по два френча, две шинели и набирая еще в руки, которое тут же бросали, беря только лучшее. Некоторые, одевшись во все новое, опять раздевались, найдя более лучшее обмундирование. Масса кожаных безрукавок. Мы оставили лошадей и пошли к вагонам. С нами был капитан Свирщевский, увидав Калинку со своими вещами, он прямо расцеловал верного вестового. Уже многие вагоны пустые. Никак не найдем шинелей и белья. А на земле валяются горы шинелей. Старых. Среди них есть почти новые. Я выбрал одну новую, надел на себя и другую поверх с погонами подпоручика-корниловца. Взяли мы с собой тюк кожаных безрукавок, пар 50 носков. Толстую подошвенную кожу аршина в два в квадрате. Несколько пар ботинок. Тюк защитных и тюк плисовых брюк и все это грузили на лошадей. Я хотел переодеваться, вдруг над вокзалом начала рваться шрапнель. Мы вышли в город. Ищем, где стоит наш полк, вернее остатки полка. Поздно нашли. Приказано не расходиться, так как ежеминутно можно ожидать погрузки. Тихого нет. Жалко! Бедняга остался у зеленых. Тихая весенняя ночь. Человек 200 нашего полка сидят на горе в школьном дворе. Переодеваются в новое обмундирование. Меняются кто чего больше захватил. На рейде прожектор ближним лучом медленно скользит по городу, освещая и нас иногда. На вокзале горят склады патрон. Стрельба отчаянная. Я не пойму, стреляют ли это подожженные патроны или это кто-то наступает на город. Смотрю на наших – все спокойны, беседуют. Что со мной делается, я не пойму. Все переодеваются, каждый старается набрать больше вещей, а я сидел на земле, не то спал, не то ничего не пойму, где я и что творится.

– Собирайся грузиться!

Пошли по городу. Какая-то женщина, плача, раздает нам сухари, мы их жадно грызем, а хлеб, который берег на дорогу, у Тихого. Пусть ест на здоровье. Вошли в какую-то тоннель. Едва пробираемся среди забитых здесь телег и лошадей. Сбивает с ног трупный запах падали. Стоит более тысячи повозок с запряженными лошадьми. Хозяева бросили лошадей и ушли на пароход, а лошади сбились в туннели и здесь и сдыхают без воды и корма. Страшное зловоние. Неужели нельзя было бросить в городе их? Наши тоже привели сюда лошадей и, сняв вьюки, бросили их. На молу тысячи народу. Часа два пробирались к берегу. Как ярмарка: шум, гам. Стоит транспорт «Николай». Для нашей дивизии. Корниловцы и остальные части уже, говорят, погрузились. «Николай» большой пароход, у трапа вооруженные часовые и несколько офицеров. Толкотня, ругань, ужасные сцены. Под ногами какие-то тюки, чемоданы, пулеметы, винтовки. Все, что днем бралось на вокзале, здесь бросалось на пристани. А ночь – тихая, весенняя.

– Куда прешь! – кричат с трапа. – Осади, пять человек алексеевцев.

Лезем вперед, не пускают.

– Да пропустите!

– Куда?

– Да мы алексеевцы!

Нас не пускают. Гильдовский бросил свой мешок, я еще держу несколько брюк, носки на мне, две шинели и три кожаных безрукавки.

– Пять человек самурцев!

– Мы алексеевцы!

– Назад, ваша очередь прошла!

– Да как же?

– Обождите! Не толпитесь! Осади!………

– Вы кто?

– Самурцы!..

– Осади, прошла очередь!

– Пять человек смоленцев!

Смоленцы оттесняют самурцев, и пока доберутся до трапа, их уже не пускают. Там требуется 5 человек черноморцев[69]. У трапа давка, ругань, толкотня, происходит уже час, а на пароход прошло всего человек 10.

– Что за………, как на фронте, так мы, а в тылу – они! Где остальные пароходы, штабы все…….. возят! – чуть не плакали солдаты.

– Осади!

– Пять человек алексеевцев!

Но нас уже оттеснили далеко от трапа. На пристани десятки тысяч народу, и всего грузится один пароход, где же наш флот, неужели нельзя было пригнать все свободные суда, ведь до Крыма-то не так далеко. Донцов совсем не берут на транспорт. Дослужились[70]. На трапе уже драка.

– Осади!

– Это безобразие, не драться, я раненый офицер!

– Осади, господа, я не пущу никого, если вы будете напирать! – кричал с трапа толстый полковник с браунингом в руках.

– Сволочи!

– Осади! Буду стрелять!

Раздалось несколько револьверных выстрелов, толстый полковник стоял на трапе и, вытянув руку, хладнокровно стрелял над головами толпы.

– Пропустите раненого, раненого пропустите!

Четыре человека несут на носилках раненого. Едва его внесли на трап, как 40 человек уцепились за носилки и полезли на пароход. Носилки страшно качали. Раненый стонал и бил кулаком по головам направо и налево. Публика лезет на близь стоящий грузовой автомобиль и оттуда перебирается на транспорт.

– Назад, автомобиль перевернется в море!

Одни лезут назад, другие на автомобиль. Я, видя такой кавардак, потерял всякую надежду сесть. «Пусть немного усядутся, – подумал я. – После будет свободно». А люди все лезли и лезли.

Уже светало.

– Торопить погрузку! – кричали с парохода.

А на трапе шла толкотня.

– Пять человек смоленцев!