Дневник. 1873–1882. Том 1

Новый год начался погребальными церемониями. Почти в одно время скончались граф Армфельд (министр – статс-секретарь Великого княжества Финляндского), генерал-адъютант Краббе и граф Модест Андреевич Корф. Первые два долго страдали, и смерти их ожидали ежедневно. Особенно для Краббе надобно было желать скорейшей кончины, потому что под конец жизни он впал в идиотическое состояние, едва узнавал людей, не мог произнести ни одного слова, а между тем по временам приходил в ярость и с последними остатками прежней силы вымещал свою злобу на прислуге и врачах. Напротив, граф Корф умер тихо, как будто заснул, от старческой слабости.

Эти два человека – Краббе и Корф – были две противоположности в нравственном отношении: один – топорный, малообразованный, другой – с высокой культурой и государственным умом; один – грубый до цинизма, шутник, сквернослов, другой – олицетворение деликатности, приличия в формах и речах. Краббе прикрывал свою хитрость и изворотливость постоянным юмором и паясничанием; никто не говорил с ним серьезно, а между тем он сумел забрать в свои руки всё морское ведомство, сделаться правой рукой генерал-адмирала Константина Николаевича и пользовался расположением всех членов императорской фамилии.

Граф Корф всю жизнь провел за кабинетной работой; много важных дел государственных прошло через его руки и по званию государственного секретаря, и по заведыванию II Отделением Собственной е. в. канцелярии, и по председательству в Департаменте законов; он был человек тонкий, обладал способностью хорошо говорить и писать; но, воспитываясь в школе Сперанского и Блудова в эпоху Николая I, барон Корф, как и все современные ему государственные люди, отличался ловкостью в ведении дела, прилаживанием к чужим взглядам и неустойчивостью собственных убеждений. До высших чинов и званий он оставался ловким чиновником и потому не пользовался тем уважением, которого заслуживал по своим способностям, образованию и уму.

[Никогда не забуду фразы, сказанной им раз в Государственном совете. Когда по какому-то делу, поступившему в Общее собрание через департамент законов, барон заметил, что председатель, великий князь Константин Николаевич, не одобряет заключения департамента и некоторые члены также говорят против него, то он спокойно встал и своим мягким голосом объявил: «Всё, что до сих пор я слышал, не убеждает меня… в необходимости остаться при моем мнении». Это отречение от своего мнения было высказано так плавно и спокойно, что многие из членов Совета, не имеющие привычки скоро схватывать смысл слышанных слов, не поняли настоящего значения высказанных Корфом слов и почти готовы были удивиться его гражданскому мужеству.]

5 января. Понедельник. Сегодня состоялось погребение графа Корфа в Александро-Невской лавре. Государь был утром на выносе из дома, а в лавру не приехал; от этого отпевание происходило без особенной торжественности; съехалось не много народу, и мне казалось, что тень государственного мужа, целую жизнь искавшего почестей, обижена невниманием к почившему. Даже товарищ графа Корфа по выпуску из лицея князь Горчаков не почтил покойника своим присутствием.

7 января. Среда.

Каждый день что-нибудь заставляет терять время и отвлекает от дела. Вчера по случаю праздника Крещения бóльшая часть утра проведена во дворце; обычный выход на иордань обошелся благополучно благодаря довольно теплому времени (градуса 2 мороза). Сегодня же весь день был занят разными церемониальными обязанностями: утром погребение адмирала Краббе и поздравление князя Николая Сергеевича Голицына с 50-летним юбилеем, а вечером – свадьба молодого офицера гвардии Финляндского полка Иванова, пасынка моего брата Бориса.

Генерал-лейтенант князь Голицын[66] – почтенный, высоконравственный человек. Я знаю его с 1835 года, когда учился в Военной академии, он же был тогда адъюнкт-профессором по кафедре стратегии и военной истории и составлял по лекциям барона Медема записки, отличавшиеся сухостью и длиннотой.

По выходе моем из Академии я принимал некоторое время участие в составлении князем Голицыным полного курса военной истории, от древнейших времен до наших дней. На мою долю досталась Тридцатилетняя война; но я недолго оставался участником этой работы: уезжая на Кавказ, я предоставил подготовленную мною статью в полное распоряжение главного редактора и позабыл совсем о предпринятом составлении Курса военной истории; да и сам князь Голицын должен был покинуть эту пенелопину работу, получив место директора Училища правоведения.