Дневник. Том 1

разговорах куда больше всех нас. Ему поручили (о, ирония

судьбы!) редактировать «Мемуары госпожи Саки» *.

За столом в большой комнате околачивались целыми днями

завсегдатаи редакций. Мюрже, со своим плаксивым лицом,

с грязными остротами кабацкого Шамфора и ласковым, покор

ным взглядом пьяницы; Шолль с моноклем в глазу, с вечным

стремлением получить на будущей неделе годовой доход в пять

десят тысяч франков, издавая двадцатипятитомные романы;

Банвиль с мертвенно-бледной физиономией Пьеро и птичьим

фальцетом, с его изощренными парадоксами и прелестными си

луэтами, которые он рисовал со своих друзей; Kapp, острижен

ный наголо, словно каторжник, со своим неразлучным спутни

ком Гатейе, настоящим тюленем; тщедушный неопрятный

человек, с жирными волосами и лицом онаниста, по фамилии

Эгжи, озлобленный против Академии; неизменный Делааж,

воплощающий собою вездесущность, а каждым своим рукопо

жатием — банальность, липкий, клейкий, вязкий человек, бла

годушный слизняк; Форг, зябкий южанин, похожий на китай

ское запеченное мороженое, с дипломатическим видом прино

сящий в редакцию свои колкие статейки, словно составленные

из иголок; Луи Эно, щеголяющий своими манжетами, своей

подчеркнутой вежливостью и изогнутым, любезно наклоненным

станом, придававшим ему сходство с исполнителем роман

сов.

Бовуар бурлил, как пенистое шампанское, искрясь и перели

ваясь через край; клялся, что перестреляет адвокатов своей

жены *, и щедро разбрасывал направо и налево туманные при

глашения на какой-то мифический обед.

Гэфф облюбовал себе диван, часами лежал на нем и дремал.

Он и просыпался только для того, чтобы рассказать, как он

взломал секретер своей матери и взял оттуда последние два

дцать франков на букет для какой-то актрисы; или же забра

сывал шутками Венэ, который путался в ответах, увязал и уто

пал под остроумными нападками Гэффа, а тот поддевал его на

каждом неправильном выражении. Когда все уходили, Гэфф

пробирался к самому Вильдею, приставал к нему, увязывался

с ним обедать в «Золотом доме» или вымогал у него два

дцать франков, которые производили в нем полный переворот:

он становился вечерним Гэффом, Рюбампре * театральных

кулис.

61

А Шарль, среди всех этих людей, отдавал распоряжения,

суетился, бегал туда и сюда, вертелся с самодовольством ре

бенка и важностью министра, довольный, чувствуя себя прямо-

таки Жирарденом. Число подписчиков не возрастало, и он по

стоянно строил планы, вводил всякие новшества; вечно он изо

бретал какую-нибудь систему анонсов или премий, находил ка

кой-нибудь способ, какого-нибудь человека или имя, которые

должны были обеспечить десять тысяч подписчиков на следую

щей же неделе.

Несмотря ни на что, газета преуспела, и хоть не принесла

доходов, но произвела большой шум. Это была газета молодо

сти и свободы. В ней чувствовались литературные убеждения,

словно в нее заронил луч света 1830 год. В ее столбцах было

рвение, пыл и бешеные залпы кучки стрелков. Ни порядка, ни

дисциплины, презрительное из принципа отношение к подписке

и подписчикам. В ней был блеск, горячность, дерзость, отвага,

ум, верность определенным идеалам, некоторые надежды, не

много безрассудства, немного смешного — такова была эта га

зета, которая никогда, — в этом была ее особенность и ее до

стоинство, — не стремилась стать выгодным делом.

Воскресенье, 20 февраля.

В конце декабря Вильдей, побывав в министерстве полиции,

голосом, каким говорят в пятом акте пьесы, произнес:

— Против газеты возбуждено преследование из-за двух

статей. Одна — статья Kappa, а вторая — это статья со сти

хами. Кто за последнее время приводил в своей статье стишки?

— Мы.

— Ах, это вы! Очень мило...

Вот каков был повод к возбужденному против нас преследо

ванию, из-за которого нас предстояло вызвать в суд исправи

тельной полиции, запятнать нас обвинением в оскорблении об

щественной морали и добрых нравов и, вероятно, подвергнуть

наказанию, — и все это без каких-либо отголосков в прессе,

кроме публикации приговора, где наше преступление будет

определено в такой общей форме, что с трудом можно будет

провести грань между нами и каким-нибудь педерастом или

монахом-игнорантинцем, пристающим к мальчикам.

Пятнадцатого декабря мы напечатали статью-фантазию, со

ставленную из разных обрывков и отдельных заметок. Статья

называлась: «Путешествие из дома № 43 на улице Сен-Жорж

к дому № 1 на улице Лаффит». Путешествие в духе Стерна *,

62

от нашего дома до редакции газеты, с прихотливо-фантастиче-

ским обозрением разных промыслов, лавочек со всяческими

странными товарами, торговли картинами и безделушками, —

всего, что встречается по пути, в том числе лавочки одной

особы, бывшей натурщицы, некогда знаменитой в среде худож

ников; в описание этой лавочки мы вставили, не упоминая имен,

историю одной «Обнаженной» Диаса; Натали послала ее Ра-

шели, а последняя отправила ее обратно к Натали, которая

отомстила целомудренной Рашели письмом. Эти два письма

хранились у Жанена в экземпляре пьесы «Габриелла» *. По по

воду Диаса мы процитировали пять строчек из Таюро: *

Телом дивным и нагим

К Адонису приникает,

Гладит юношу она

И ему, упоена,

Шею нежную кусает.