Дневник. Том 1

26 сентября. Le dernier jour d’un condamné[813] растягивается неизвестно по каким причинам. В центре за последние дни не было таких сильных бомбежек, как вначале, но все время слышна орудийная стрельба.

По слухам, усиленно громят Кронштадт. Больно за Кронштадт, за наш флот, за Васю-брата и прежних моряков, расстрелянных и эмигрантов. Вспоминаю, как в первые же дни японской войны я ездила к Васе в Кронштадт на санях из Рамбова[814]. Потом ездила в 12-м году на кладбище на могилу Сапунова.

Если в немецких руках будут Шлиссельбург и Кронштадт, то что же дальше? Говорят, пришел Сибирский свежий корпус, и этим объясняют наше относительное успокоение. Я этому не верю. Для меня непонятно, не помещается в моем мозгу, как четвертое измерение, бесцельное варварство немцев, бомбардировка больниц. Пострадали Мариинская, Нейрохирургический институт, Николаевский военный[815], Невропатологическое отделение Медицинской академии, Морской госпиталь на б. Конногвардейской, теперь Красной конницы[816]

. Туда были брошены фугасные и зажигательные бомбы, там погибло очень много народу, раненых, много сгорело. Бомба, брошенная в больницу Эрисмана, не взорвалась, а ушла на 6 метров в землю.

Зачем? Показать, что они ни с кем не считаются? Мы это знаем. Неужели же в будущем человечество не восстанет против этого варварства?

Бедный кроткий Николай II организовал Гаагскую конференцию[817], Бриан Лигу Наций. Все это псу под хвост. Тевтоны über alles[818].

Ходила сейчас на почту, необходимо девочкам послать акрихин[819]. Я зашила таблетки в марлю по одной, чтобы было плоско, марлю пришила к открытке – не принимают. Нигде нет такого бесчеловечного формализма, как у нас. Сейчас седьмой час дня. Вася с Катей уехали в Парголово за картошкой около 11 утра, и до сих пор их нет. Беспокоюсь ужасно.

Наша семья сейчас 9 человек – у нас поселилась Наташина сестра с Алешей и домработницей. Глупа она вроде отца, только у нее вдобавок нет отцовского воспитания. Она бесцеремонна и грубовата. Васе они все очень надоели.

27 сентября. 2 часа ночи. Бабахают дальнобойные орудия с 12 часов. Что же делать? Разбудила Наташу, она считает, что не стоит нести детей в бомбоубежище, выстрелы довольно далеко.

За стеной храпит Е.М. Шабельская. Люди уже привыкли. Буду спать. Написала девочкам письмо.

28 сентября. Ночь была совсем спокойная и утро также. В прошлую ночь и в эту – огромное зарево по направлению к Кронштадту. Вчера бросали бомбы на окраинах, на Петроградской стороне, на Выборгской около бывших гренадерских казарм[820]. К нам в больницу принесли около 6 часов вечера двух раненых, один ранен в Колпине, другой, шестидесятилетний, около завода «Вена»[821]

.

Я вчера думала: Россия заслужила наказание, и надо, чтобы «тяжкий млат»[822] выковал в ней настоящую любовь к родине, к своей земле. 100 лет, а может, и больше интеллигенция поносила свою страну, свое правительство, получила в цари Мандукуса[823] и начала униженно, гиперболически преклоняться, возносить фимиамы, думая только о шкуре своей. Думать тошно об апофеозе «Как закалялась сталь» в театре Радлова с бюстом Сталина в центре действия[824].

А Алеша Толстой!!

Убийство Александра II чего стоит. Подозреваю я, что и там Англия была не безучастна.

Теперь Немезида[825].

Россия не может погибнуть, но она должна понести наказание, пока не создаст изнутри свой прочный фашизм.

Днем опять пошла в НКВД. Дежурный, умного вида еврей, конечно, ничего не знал о заявлении Е.И. Он меня спросил: «Ее больше не вызывали? Не беспокоили? Нет? Так чего же она волнуется? Поправится, выйдет на работу – пусть к нам зайдет. Тогда выясним, будет то или другое». – «Нам бы хотелось, – заметила я, – чтобы было то, а не другое». Он благосклонно засмеялся. С самого начала он очень удивился, почему ей было предложено выехать. По-видимому, это была кратковременная и совершенно нелепая полоса, и уехали одни бедные одинокие старушки.

Поехала к Е.И. Ее сосед, железнодорожник-проводник, ездит теперь до Купчина[826] и там роет траншеи, разрушает шоссейную дорогу, закладывает мины, покрывая их досками и делая над ними подобие могилок с надписями. Над ними спокойно и не стреляя летают немцы. Когда появляются наши самолеты, немцы улетают. Наши сбили там два своих самолета.

Приятельница Е.И., жена командира – ремонтника военного корабля, приезжала проститься с матерью, забегала к Е.И. Кронштадт бомбят нещадно, корабли ушли оттуда в разных направлениях, муж получил приказ быть готовым идти в Кронштадт. Он командир, партийный, ничего не знает, что делается, есть ли какой-нибудь план, ничего. Знает только, что погибнет, и жена перебралась к нему на корабль делопроизводителем и сестрой, чтобы погибнуть вместе.