Он не был регистратором того, что накоплено за все годы историками и современниками о нашей культуре, жизни. Чивилихин глубоко осмысливал жизнь, бытие. Скажем, о так называемых теориях Гумилева «пассионарности» и «симбиоза орды и Руси». Чивилихин боролся бескомпромиссно с этими «вывертами»…Чивилихин выдвинул много интересных идей. Не со всеми из них можно согласиться, но с ними можно спорить…
Историю он называл хранительницей памяти народа, кладовой ее духа. Он оставил нам прекрасный дар – «Память». Наша святая обязанность хранить эту память и о ее авторе.
Сергей Викулов
Первой мыслью, когда я взялся за перо, чтобы написать несколько слов о Владимире Алексеевиче Чивилихине, была вот эта: он обладал острым аналитическим умом. И это было не главным. Не думаю, что подобным утверждением я принижаю его талант, потому как убежден: ум и талант – понятия неразделимые.
Как человек, он притягивал к себе каждого, кто хоть раз попадал в «магнитное поле» его угла, его интеллекта и обаяния. Силу этого притяжения наряду со многими счастливцами довелось испытать и мне. Впервые – очень давно, в 1967 году, когда я, приехав в Москву, стал работать в журнале «Молодая гвардия», а Владимир Чивилихин был и членом редколлегии, и одним из самых уважаемых его авторов.
Владимир Чивилихин, талантливейший прозаик и публицист, один из первых русских писателей стал лауреатом премии Ленинского комсомола. Она была присуждена ему в 1966 году за повести «Серебряные рельсы», «Про Клаву Иванову», «Елки-моталки». Чуть ли не с его повести «Над уровнем моря» мне и повелось начать свою редакторскую работу. В последующие годы наше знакомство переросло в дружбу – и в личную и в творческую.
Каждая встреча с ним обогащала меня духовно, будила творческую мысль, заряжала бодростью, верой в жизнь, в торжество добра и справедливости. Он часами мог рассказывать о полузабытых страницах истории русского народа, таких, например, как героическая оборона Козельска от золотоордынцев… Рассказы эти составили потом одну из самых ярких страниц романа-эссе «Память». А уж о декабристах, об их удивительных судьбах, их непреклонности, взаимовыручке, когда они оказались «во глубине сибирских руд», он, можно сказать, не говорил, а пел.
Поражала доскональность знания им предмета, о котором он отваживался писать. Вычитанное из книг – ладно, этим он не хвастался, хотя
Великую силу слова он понял еще в юности, запоем читая все, что попадалось под руку. Но, оказавшись в университете, получив доступ не только к книжным полкам главной библиотеки страны (Библиотеки имени В.И. Ленина), но и к первоисточникам, к пожелтевшим и выцветшим от времени архивам, перед словом он стал воистину благоговеть, как верующий перед святыней.
Связь времен, память народа, душа народа – все в нем, в слове. Немного таких, как он, было в университете, способных сутками напролет, с лупой в руках просиживать над архивными документами, рукописными книгами, рябившими в глазах церковно-славянской вязью…
С каким упоением рассказывал он о той поре! Молод был: хватало сил и на эти ночные бдения… Во всяком случае, казалось, что хватало. На самом же деле подобные перенапряжения, увы, не прошли бесследно даже и для его, не хилого от природы, организма: в последние годы «прыгало» давление, не проходили головные боли, давало знать о себе сердце…
Привычка работать вот так, запоем, забывая не только об отдыхе, но даже и о еде, после университета не только не оставила, его, а, наоборот, еще более укоренилась.
Бывало, выслушав в очередной раз его «самоотчет» о сделанном, я удивленно всплескивал руками: «Как ты успеваешь?!» А Елена Владимировна, его жена, услышав в моем восклицании не только удивление, но и тревогу (а я действительно тревожился за его здоровье), говорила, словно бы жалуясь на него и одновременно ища поддержки:
«Вы понимаете, не может он работать, как все: не притащи за рукав к столу, не заставь хоть супу тарелку съесть – так и будет сидеть голодный, хоть сутки напролет!»
Люди, никогда не знавшие состояния вдохновения, творческих мук, выслушав такое, недоуменно спросят: «Зачем?» В самом деле, зачем? Чтобы хорошо заработать? Но он, Владимир Чивилихин, уже давно не был беден… очередной раз напечататься и удовлетворить свое тщеславие? Но слава у него уже была. И признание тоже: три лауреатские медали украшали его грудь… Так зачем же, зачем?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо подняться на ту же вершину духа, на которой обитал он – образованнейший человек своего времени, – духа, который зиждился на осознанной, выстраданной любви к своей Родине, к ее героическому прошлому и величественному настоящему, на восхищении деяниями предков, на неравнодушии к тому, что происходит в стране, вокруг тебя, сегодня.