Дневники, письма. Воспоминания современников

Написал «на неравнодушии» и задумался: хорошее вроде бы слово, но и оно от частого употребления в наше время тоже стерлось, не задевает за сердце, не будоражит. Штампом стало. А ведь вдуматься если: сколько стоит за этим словом!

Легко быть неравнодушным в собственном доме – все, что происходит в нем, касается тебя, потому что ты в доме не случайный прохожий, попросившийся на ночлег, а хозяин!

Хозяин в своем доме, в своем жилище. Это чувство – одно из самых древних и хорошо знакомо каждому. Но для каждого ли столь же понятно, столь же естественно вот это: хозяин в стране? Верно, оно родственно первому, но, говоря языком науки, на много-много порядков выше. Чувствовать себя хозяином и после того, как ты сошел с крылечка своего дома и оказался то ли в лесу с топором, то ли на поле с плугом, то ли в цехе у станка, не так-то просто. Чувство хозяина человеку не выдается с рождением; оно воспитывается – и общественной системой, и самой жизнью… Самой жизнью, пожалуй, больше, потому что жизнь учит не словами, а делами, конкретными примерами.

Владимир Чивилихин в полной мере обладал этим благороднейшим чувством. И скажем прямо – не одни только радости дарило оно ему, чаще, пожалуй, оно приносило ему огорчения и даже страдания… Чтобы назвать один из своих очерков «Земля в беде», надо было очень (очень!) любить эту землю, глубоко страдать, переживать, видя, как новые и новые тысячи гектаров черноземов крадут у страны овраги, выдувают суховеи. Но зато сколько неподдельной радости и даже восторга в заголоке очерка об отряде молодых энтузиастов, отправившихся из Ленинграда в сибирскую тайгу, чтобы на практике доказать: лесам нужны не только леспромхозы, не только лесники, нужны предприятия нового типа, основанные на комплексном подходе к богатствам живой природы. «Шуми, тайга, шуми!» – как колокольный благовест, звучал этот заголовок, и слышалась в нем торжествующая радость по поводу спасенных кедровых лесов, хвала разумному, рачительному, хозяйскому подходу к делу.

В леса он был влюблен до самозабвения, относился к ним не как к «деловой древесине», а как к великому чуду природы, призванному не только ублажать человека в его житейских заботах, но и облагородить его. Своим благородством, мудрым совершенством, гармонией прежде всего. Лес сблизил его с Леонидом Леоновым, в котором он нашел не только единомышленника, но и учителя. Большая государственная дума о судьбе русского леса, да и не только леса, цементировала многолетнюю их дружбу. А как заботливо, как нежно пестовал он на своем дачном участке едва проклюнувшиеся на свет росточки кедров, ласкал их, как зеленых цыпляток, показывая друзьям…

Заброшенность старинных усадеб Москвы и Подмосковья буквально лишала его душевного равновесия… Поняв, видимо, что он не сможет излечиться от этой боли по утраченной красоте, какую являли собой садово-парковые комплексы Москвы – Кусково, Кузьминки, Останкино, Михалкове, Фили-Кун-цево, Лефортово, Чесменки, – он с головой углубился в архивные материалы, нашел живых энтузиастов паркового дела и написал блестящий научно аргументированный очерк об истории этих парков, поставив перед собой цель, достойную хозяина страны: возбудить к ним интерес общественности, а отцов города убедить в необходимости их восстановления…

И так во всем. Чувство хозяина движет его пером и в большой, оставшейся неопубликованной работе «Счастье открытий», написанной, видимо, в пору создания своей главной книги – романа-эссе «Память». Думаю, что он не включил ее как главу в названный роман только из-за опасения перегрузить его, как, впрочем, и другую прекрасную работу о трагической судьбе А.С. Грибоедова, увидевшую свет недавно.

Собственно, «счастьем открытий» и для него, как автора, и для миллионов читателей явился весь роман «Память» – не только эти главы. В нем он с необыкновенной силой проявил не только талант писателя, продемонстрировав свой, чивилихинский, стиль документальной прозы, но и талант исследователя, талант ученого – историка и литературоведа.

Глубине его исследований, посвященных полузабытым, а то и вовсе утраченным или извращенным страницам истории России, подивились даже искушенные читатели, посвятившие свою жизнь исторической науке, не говоря уже о том, чье имя легион. Прочитав «Память», люди поняли, насколько скудны, отрывочны и бессистемны по фактам, бледны и невыразительны по эмоциональному наполнению были их знания по истории Отечества, которые дала им школа, а иным даже и вуз. И как благодарны были они писателю за его труд, за его уроки, пробуждавшие в их сердцах чувства горячей любви и гордости за свою Родину, за свой народ. Читательские письма почта доставляла ему буквально ворохами, некоторые из них, нередко добавлявшие что-то к уже открытому им или уточнявшие его, он приносил в редакцию «Нашего современника», читал вслух, убеждал: «Это, ребята, надо напечатать! Обязательно!»