За мою теперь уже можно сказать не короткую жизнь довелось мне видеть, наблюдать много далеко не ординарных людей в городах и весях нашей страны и за ее пределами, разговаривать с некоторыми из них, даже спорить. Видел я маршала Жукова, академика Королева, разговаривал с Фадеевым, Фединым, Леоновым. На себе ощущал силу немногословия и молчания Шолохова. Однажды по чисто русской, нелепой случайности заглянул в латунные, без блеска, глаза Сталина, тогда еще вызывающе рыжего. Время, сжимаясь от приближающейся старости, соединяет воображением виденных в разное время людей, и видишь вдруг свет и больших и малых книг в неповторимом толпеже. И в нем, этом причудливом толпе-же не теряет почти физической ощутимости два челдона, два красивых человека, похожих на профессоров – Василия Федорова и Владимира Чивилихина. Да, они были профессорами народных забот, жили всеми радостями и горестями своего народа. Они не были ровесниками. Разница в их возрасте исчислялась десятью годами и 13 днями. Но и в отношении друг с другом и в общении с окружающими они выступали всегда как ровесники и как единомышленниками. Они начали литературную деятельность с того, что попытались раскрыть самую душу современника, опаленного пламенем революции. Они были выходцами из рабочих, были частью рабочего класса. И оттого так органично в стихах, поэмах одного, в повестях другого соединяется лирическая отзывчивость на тончайшие вибрации человеческой души с упругостью металла, когда речь заходит о святынях и твердынях, которые сдавать нельзя…
В центре внимания того и другого – современник с его свершениями, радостями, горестями, стремлениями и надеждами, очень часто не исполнившимися надеждами. Вместе со своим современником они подвергались в середине века яростным атакам и сегодня подвергаются со всех сторон. Вместе с его заботами они соединяли собственные заботы, и, как единое целое, эти заботы оказывались самыми жгучими заботами всего нашего народа. Расцвет таланта Василия Федорова и Владимира Чивилихина пришелся на время, ныне характеризуемое обжигающим, как удар бича, словом «застой». Но как раз в тот период они не молчали, не хитрили, хотя их произведения пробивались к народу с колоссальнымл потерями…
Владимир Чивилихин развернул перед всеми картину вопиющего бесхозяйственного отношения к самому великому богатству нашей земли – к ее плодородному слою, богатствам ее лесов, недр, морей.
Разрешите здесь мне немного передохнуть, предоставив слово редактору журнала Москва, Михаилу Николаевичу Алексееву, который первым напечатал очерк Владимира Чивилихина «Земля в беде». Он писал: «Сейчас, когда партия провозгласила гласность в качестве основного закона нашей жизни, поднимать какие-либо острейшие вопросы большого мужества и не требуется, а вот, скажем, 20 лет назад, когда Владимир Чивилихин выступил со статьей «Земля в беде», так мы ее пробивали несколько месяцев с муками, если не сказать, с кровью. Вот тогда смелость была нужна, вот ее-то, быть может, и надо по достоинству оценить». Оценить тем более необходимо, что, скажу вам по секрету, некоторые из тех, кто более всего сопротивлялся публикации очерка, сегодня выступают как самые рьяные, самые яркие метеоры перестройки.
Напомню также об удивительной синхронности дум Василия Федорова, который, взбудораженный теми же заботами, что обуревали Владимира Чивилихина, пятью годами раньше, попрекая все человечество в безрассудном истреблении природы и упрекая нас с вами, писал в стихотворении «Пророчество»: «Земли не вечна благодать. / Когда далекого потомка ты пустишь по миру с котомкой, ей будет нечего подать».
За очерк «Земля в беде» автор получил самую высшую награду, которую можно получить в зтом мире. Он был обласкан самыми крупными русскими писателями, достойно продолжавшими величайшие традиции русской литературы XIX века, Леонидом Леоновым и Михаилом Шолоховым, уже никогда не выпускавшими после этого его из поля своего зрения…