Дни прощаний

– Играй уже, дурачок!

– Шшшш… одно из моих собственных произведений под названием «У Мэри был барашек».

Она смеется. Я играю сбивчиво и неуклюже. Закончив игру, взмахиваю рукой, встаю и кланяюсь. Она аплодирует.

Я снова проскальзываю под рояль и ложусь рядом с ней.

– Ну и как тебе?

– Браво, маэстро. – Джесмин хлопает меня по груди. – Отсюда это звучало просто великолепно. – Она молчит, а затем тихо говорит:

– Я вспомнила, как Эли играл для меня.

Воздух вдруг застывает, как бывает, когда внезапно стихает сильный ветер и деревья замирают неподвижно.

– Да, – отвечаю я, не зная, что еще сказать.

– Он когда-нибудь играл для вас? – Глядя на меня, Джесмин переворачивается набок и подкладывает ладони под щеку.

Я поворачиваюсь к ней и делаю то же самое.

– Иногда. Но, должен признать, он не пытался поцеловать никого из нас. – Мы печально улыбаемся друг другу.

– Я до сих пор не пришла в себя, – сказала Джесмин. – Мне лучше, но все равно я чувствую себя не так, как раньше.

– Когда я на днях звонил тебе и просил поиграть, меня как раз свалила очередная паническая атака.

– Но ты победил? Справился?

– Да. Однако это был мерзкий поединок.

– А я по-прежнему могу неожиданно расплакаться в самых неподходящих местах, – признается Джесмин. – Недавно мама послала меня в «Крогер» за яйцами. Я стояла в очереди, а очередь была очень длинной. И я вдруг расплакалась. Раньше я никогда не плакала из-за такой ерунды.

– Помнишь, я рассказывал о дне прощания с бабушкой Блейка? Это будет завтра.

– Здорово, – бормочет она. – Волнуешься?

– Да. Я разговаривал с ней вчера вечером, она сказала, у нее есть план, так что, думаю, мы станем действовать по этому плану. Сложно понять, как должным образом отдать дань памяти чьей-то жизни.

– Да. Но ты умен и чувствителен, так что справишься.

– Я не настолько чувствительный.

– Во-первых, чувствительность – это уникальная для мужчин черта, а во-вторых, ты действительно чувствителен, и это отлично. Я хотела сделать тебе комплимент.

– Прости. Спасибо за комплимент. – Слова «для мужчин» немного успокаивают мое эго, оскорбленное замечанием о моей чрезмерной чувствительности.

– Который час?

Я бросаю взгляд на телефон.

– Шестнадцать пятнадцать.

– Черт. Через полчаса у меня ученик. – Джесмин выбирается из-под рояля и вскакивает на ноги. Я следую за ней.

Она отводит взгляд и отступает назад, собирая в хвост длинные густые волосы.

– Отряхни меня от пыли.

Я колеблюсь. Но она ждет, и вот я начинаю отряхивать ее. Смахиваю пыль с ее гладких, почти обнаженных плеч. Ее кожа пахнет жимолостью. Касаюсь того места, где шея переходит в плечи, хотя кожа в этом месте наверняка была прикрыта волосами. Я просто хочу сделать все хорошо. Это не должно выглядеть так, будто чистишь от крошек обивку сиденья в машине. Скорее, это больше походит на то, как, обнаружив на чердаке ценную картину, ты осторожно смахиваешь с нее пыль метелочкой. Я ощущаю тепло ее кожи под своими пальцами, словно в первый день весны, когда можно распахнуть окна навстречу солнцу.

Я отряхиваю ее лопатки. Спину. Заднюю часть левой руки. Затем правую руку. Нижнюю часть спины, куда у меня хватает смелости прикоснуться.

Пульс бьется в кончиках моих пальцев.

– Ноги отряхнуть? – Она вполне могла бы сделать это сама. Но…

– Нет, – тихо говорит она. – Я хочу ходить с пыльными ногами.

Интересно.

– Вот видишь, я допустил такой вариант, несмотря на то что ты девушка, которая боится испачкаться.

Она слегка оборачивается ко мне, и я увижу, что она улыбается.

– А ты не безнадежен.

Я наклоняюсь и отряхиваю сзади ее стройные бедра, скрытые подолом платья. В то же мгновение я ощущаю нечто, что мы назовем «определенным личностным ростом». Я стараюсь, чтобы все выглядело чисто и невинно, стараюсь дать понять, что у меня не возникает никаких недозволенных мыслей, но все же я прикасаюсь к ее ногам, а они невероятно хороши. Так что я мысленно представляю свою бабушку, испускающую газы, чтобы постараться пресечь в корне всякую ерунду, которая могла бы прийти мне в голову, и в дальнейшем избежать неловкости в присутствии Джесмин. И у меня почти получается.

– Завтра ты со всем справишься, – неожиданно заговаривает Джесмин. И это напоминание срабатывает даже лучше, чем образ пукающей бабушки. – Ты все делаешь правильно. Уверена, это поможет.

– Мне не хотелось бы все испортить.

– Ты и не испортишь. Ты закончил? Всю пыль с меня стряхнул? – спрашивает она, снова распуская волосы по плечам.

– Да, – отвечаю я. – Все в порядке.

* * *

Когда возвращаюсь домой, мне звонит Даррен Кофлин. Я съезжаю на обочину и отвечаю. Он интересуется, есть ли у меня какие-нибудь комментарии по поводу предстоящего судебного процесса. Я отвечаю, что мне нечего сказать, а затем некоторое время сижу, глубоко дыша и прислушиваясь к биению сердца, чтобы убедиться, что у меня не случится паническая атака, пока буду вести машину.