Дни прощаний

– Мы еще о многом будем сегодня разговаривать. А пока мы должны во весь голос подпевать старой доброй музыке кантри. Традиция есть традиция.

* * *

Мы подъезжаем к озеру Перси Прист, паркуемся и идем к тому месту, где они обычно рыбачили. Ставим шезлонги, и Нана Бетси, усмехаясь, помогает мне насадить наживку на крючок.

– Судя по всему, я нашла единственного человека на земле, который рыбачит еще хуже, чем мы с Блейком.

– Повезло вам.

Мы закидываем удочки и устраиваемся в шезлонгах.

Нана Бетси хлопает меня по колену.

– Смотри, – шепчет она. Изящная голубая цапля пролетает мимо нас, вытянув тонкие длинные ноги.

– Ух ты!..

– Это одна из причин, по которой мы приезжали сюда. Мы сидели в прекрасном месте и любовались божьими творениями.

Нана Бетси задумчиво обводит взглядом озеро. Она начинает что-то говорить, но тут же прикрывает рот ладонью и фыркает, затрясшись от смеха.

– Но, конечно, даже божьи творения становились мишенью для острого юмора Блейка. Как-то раз группа из четырех или пяти оленей пришла к озеру на водопой и оказалась в нескольких футах от нас. Мы смотрели на них, и Блейк прошептал: «Как ты считаешь, о чем думал Бог, Нана? Он создал этих коричневых оленей, прекрасно гармонирующих с окружающей природой, а затем сказал: “Нет, я еще не закончил”. И подарил оленям эти великолепные ослепительно белые задницы. У них самые красивые задницы среди всех божьих тварей».

Мы смеемся до изнеможения.

– Возможно, именно поэтому мы никогда ничего не могли поймать. Мы все время болтали и распугивали рыбу, – говорит Нана Бетси. А затем, немного подумав, добавляет: – Я много размышляла о том, как сильно он меня изменил. А тебя он изменил?

Я выпаливаю, не задумываясь:

– Он научил меня не так сильно бояться собственной наготы.

На лице Наны Бетси мелькает ужас.

– Нет, не в этом смысле. Не так сильно бояться собственной уязвимости. Простите.

– О, потому что с Блейком…

– Да, мало ли чего можно было от него ждать.

Нана Бетси открывает переносной холодильник, достает шипучку и протягивает мне.

Я открываю банку и делаю глоток.

– Как-то мы отправились с Блейком снимать видео. То, где он без рубашки вошел в Грин Хиллз Молл.

Нана Бетси прижимает ладонь к лицу.

– Ох, как жаль, что ты не отговорил его от этой затеи. Господи всемогущий!

– Поверьте, я пытался. Я умирал от стыда, снимая его на камеру. Какое же это было облегчение, когда охранник в конце концов вышвырнул нас после того, как мы зашли в «Нордстром».

– И Блейк спросил охранника, как же он сможет купить рубашку, если ему не разрешают зайти туда, где их продают?

– Что-то вроде того. И все же мы оказались на улице, а когда подошли к машине, я спросил: «Блейк, чувак, а тебе не стыдно?». А он взглянул на меня так, будто я спятил, и ответил: «Ты когда-нибудь думал плохо о том, кто специально заставил тебя рассмеяться?». Я немного подумал и ответил, что нет. И он продолжил: «Гордость слишком переоценена. Люди вполне могут обойтись без нее. Я знаю, потому что сам так живу. Но люди не могут жить без смеха. Я с радостью отдам гордость за смех, потому что гордость ничего не стоит, а смех бесценен».

Нана Бетси снова задумчиво смотрит на озеро, слегка качая головой. Она пару раз кашляет и вытирает нос.

– Он часто говорил мне эти слова. Но лишь первую часть. Блейк рассказывал тебе о своем детстве?

– Совсем немного. Судя по всему, ему было неприятно об этом говорить. И я понял, что ему несладко пришлось.

Нана Бетси допивает свою шипучку, убирает пустую банку в холодильник и достает новую. На лице у нее выражение какой-то застарелой боли.

– Митци была сумасбродным ребенком. Она наша младшая дочь, и думаю, когда она родилась, мы уже немного устали и не могли проявлять необходимую строгость, поэтому она делала все что хотела. Она забеременела Блейком в шестнадцать лет. Отцом мог оказаться любой из пяти ее приятелей, и всем им было уже за тридцать. Она выбрала парня с самым симпатичным трейлером и с самой приличной машиной и убедила его, что Блейк от него.

– Значит, Блейк так и не узнал, кто его настоящий отец?

– Нет. И все возможные претенденты на отцовство были ужасны.

– Господи…

– И вот они, – Нана Бетси изобразила в воздухе кавычки, – растили Блейка. А именно усаживали на целый день перед телевизором в одном-единственном грязном подгузнике, а сами тусовались и баловались наркотиками. Иногда они разрешали мне забрать его на денек, и я купала его, кормила вкусной едой и пыталась научить разговаривать, читать и всему тому, о чем он понятия не имел.

– Вы когда-нибудь звонили…

– В социальную службу? Господи, конечно. Шерифу? Много раз. Но разговор идет о сельском захолустье с ограниченными возможностями. Поэтому всем было наплевать.

– Простите. Продолжайте.

– И вот все так и тянулось, пока Блейку не исполнилось восемь. Они постоянно бросали его одного. Он не ходил в школу. Приятели Митци отвешивали ему тумаки. И наконец я решилась. Я приехала и забрала его без разрешения. Я подумала, если шериф и служба опеки не могут защитить Блейка от Митци, они не смогут и защитить Митци от того, чтобы я защищала Блейка.